Мальчики играли царскими медяками в пристеночек. Генка изо всех сил расставлял пальцы, чтобы дотянуться от своей монеты до Мишиной:
— Нет, не достанешь, — говорил Миша, — не достанешь… Бей, Жила, твоя очередь.
— Мы вдарим, — бормотал Борька, прицеливаясь на Славину монету.
— Есть! — Его широкий сплюснутый пятак покрыл Славин. — Гони копейку, буржуй!
Слава покраснел:
— Я уже все проиграл. За мной будет.
— Что же ты в игру лезешь? — закричал Борька. — Здесь в долг не играют. Давай деньги!
— Я ведь сказал тебе — нету. Отыграю и отдам.
— Ах так?! — Борька схватил Славин пятак. — Отдашь долг — тогда получишь обратно.
— Какое ты имеешь право? — Славин голос дрожал от волнения, на бледных щеках выступил румянец. — Какое ты имеешь право это делать?
— Значит, имею, — бормотал Борька, пряча пятак в карман. — Будешь знать в другой раз.
Миша протянул Борьке копейку:
— На, отдай ему биту. А ты, Славка, не имеешь денег — не играй.
— Не возьму, — мотнул головой Борька, — чужие не возьму. Пусть сам отдает.
— Зажилить хочешь?
— Может, хочу.
— Отдай Славке биту!
— А тебе что? — ощерился Борька. — Ты здесь что за хозяин?
— Не отдашь? — Миша вплотную придвинулся к Борьке.
— Дай ему, Мишка! — крикнул Генка и тоже подступил к Борьке.
Но Миша отстранил его:
— Постой, Генка, я сам. Последний раз спрашиваю: отдашь?
Борька отступил на шаг, отвел глаза.
— На, пусть подавится. — Брошенный им пятак зазвенел на камнях. Подумаешь, заступник нашелся.
Он отошел в сторону, кидая на Мишу злобные взгляды. Игра расстроилась.
Мальчики уселись возле стены на теплом асфальте и грелись на солнце.
В верхушках чахлых деревьев путался звон колоколов, доносившихся из церкви Николы на Плотниках. На протянутых от дерева к дереву веревках трепетало белье; деревянные прищепки вздрагивали, наклоняясь то в одну, то в другую сторону. Бесстрашная женщина стояла на подоконнике на третьем этаже и, держась рукой за раму, мыла окно.
Миша сидел на сложенных во дворе ржавых батареях парового отопления и насмешливо посматривал на Борьку. Сорвалось! Не удалось прикарманить чужие деньги. Недаром его Жилой зовут! Торгует на Смоленском папиросами врассыпную да ирисками и для блеска облизывает их языком. И отец его, Филин, завскладом, — такой же спекулянт…
А Борька как ни в чем не бывало рассказывал ребятам о попрыгунчиках.
— Закутается такой попрыгунчик в простыню, — шмыгая носом, говорил Борька, — во рту электрическая лампочка, на ногах пружины. Прыгнет с улицы прямо в пятый этаж и грабит всех подряд. И через дома прыгает. Только милиция к нему, а он скок — и уже на другой улице.