Иван Иванович имел вид бледный и неприятный. Мешки под глазами и двухдневная щетина намекали на то, что он не самым лучшим образом провел последние дни. Однако вел он себя вежливо, на вопросы отвечал старательно, хотя и без, энтузиазма.
— Мы пытаемся понять мотивы. Есть ли у вас предположения на этот счет? — спросил Василий.
— Нет. Правда, нет. Еще на Романа что-то можно было наскрести, но все равно не до такой степени, чтобы убивать. А Марину — ну просто не понимаю.
— Есть люди, которые считают, что мотивом могла быть ревность, — сказал сыщик.
— Ревность? Да они могли ревновать только друг друга, точнее. Роман вообще, по-моему, не Умел этого делать, а Марина… Она, как бы ни ревновала, не могла причинить ему никакого зла, потому что очень его любила.
Кусяшкин, казалось, говорил вполне искренно.
— Я имею в виду, что это могла быть женщина, — попробовал подсказать Василий. Кусяшкин не понял:
— Женщина? Какая?
— С которой Гарцева что-то связывало.
— Нет, что вы. Таких женщин у него не было, — отмахнулся Кусяшкин.
— Вам знакома фамилия Мальцева?
— Да. — Тут Кусяшкин впервые слабо улыбнулся. — Выбросьте это из головы. Я догадываюсь, кто вам это сказал. Но это бред.
— И все же, что вы о ней знаете?
— Смешная девчонка, то есть ей уже за тридцать, но маленькая собачка до старости щенок. Она засиделась не в своем возрасте и ведет себя как семнадцатилетняя. И с Романом у них не было ничего серьезного, так, развлекал очки.
— Но, согласитесь, странно — развлекалочки накануне свадьбы.
— Странно? Ничуть. У них нравы более чем свободные. К тому же для Романа эта свадьба была скорее вынужденной, и он-то от любви не сгорал. Там и Оле место могло найтись, и много еще кому.
— "У них" — вы имели в виду Дом творчества молодежи? — уточнил Василий.
— Нет, я имел в виду пионерский штаб, — покачал головой Кусяшкин.
— Это, насколько я понимаю, одно и то же, — блеснул Василий своей осведомленностью.
— Да? Я это местечко знаю как «штаб». Да, тогда я их имел в виду.
— И что же там за нравы?
— Подробностей я не знаю, но это что-то вроде корабля, потерпевшего крушение и выброшенного на необитаемый остров. И неважно, сколько выжило пятьдесят человек или трое. Главное, что больше двух. Тогда человеческие драмы неизбежны. Женщина, если она одна, будет уходить от одного к другому или жить будет с одним и изменять ему. Ну, все, что положено. Страсти те же, страдания те же. Они ведут себя так, как будто вокруг их штаба — выжженная пустыня. Отбегут на пять метров в сторону, на работу там или домой, и опять в штаб.