– Как стыдно, Клодина, мы сегодня весь урок пролодырничали.
– В первый раз всегда так. В следующую пятницу работа пойдёт куда лучше. Чтобы раскачаться, нужно время.
Мадемуазель Лантене, коря себя за лень, пропускает мимо ушей мои умозаключения и заставляет хорошенько потрудиться до конца занятия, после чего я провожаю её до угла улицы. Смеркается, холодает, и мне больно видеть, как её изящная фигурка ныряет в морозную тьму, возвращаясь к рыжей тётке с ревнивыми глазами.
На этой неделе мы сподобились настоящей радости: нам, большим, поручили разгрузить чердак – перетащить вниз наваленные на чердаке книги и старые вещи. Пришлось поторапливаться. Каменщики ждали, чтобы начать снос второго этажа. Мы как бешеные носились по чердакам и лестницам. Рискуя нарваться на наказание, мы с Анаис добрались до лестницы, ведущей к комнатам преподавателей, в надежде увидеть наконец двух приехавших младших учителей, которых ещё никто не видел.
Анаис толкнула меня прямо на отворённую дверь, я споткнулась и распахнула её своей башкой. Мы прыснули со смеху и замерли на пороге комнаты. То была комната новых учителей – хорошо ещё, там никого не было. Мы быстренько всё осмотрели. На столе и на камине – большие литографии в простеньких рамках: итальянка с огромной копной волос, зубы прямо ослепительные, а рот крошечный, раза в три меньше глаз: тут же рядом изображение томной белокурой женщины, прижимающей спаниеля к блузке с голубыми лентами. Над кроватью Антонена Рабастана (четырьмя кнопками он пришпилил к стене табличку со своим именем) были прикреплены два скрещенных флажка – русский и французский. Что ещё? Умывальник, два стула, бабочки, приколотые булавками к пробкам, неряшливая кипа романсов на камине – и всё. Мы молча озираемся и пулей вылетаем на чердак: вдруг этот Антонен (ну и имечко!) возьмёт сейчас и поднимется по лестнице, вот ужас-то будет! Мы так громко топаем по запретным ступенькам, что на первом этаже кто-то появляется в дверях класса, где учатся мальчишки, и спрашивает со смешным марсельским акцентом: «Что там, эй? Вот уже полчаса я слышу гроход копыд на лестнице». Мы мельком видим толстого черноволосого крепыша… Наверху, когда все опасности позади, моя сообщница говорит, едва переводя дух:
– Знал бы он, что мы бежали из его комнаты!
– Локти бы себе искусал, что не застукал.
– Не застукал? – с невозмутимой серьёзностью подхватывает Анаис. – Ничего, этот детина ещё до тебя доберётся.
– Да иди ты со своими грязными намёками.
И мы продолжаем разбирать чердак. Что за наслаждение – рыться в куче книг и газет мадемуазель Сержан, которые нам поручено перетаскать. Разумеется, мы их пролистываем, прежде чем унести вниз, и я нахожу там «Афродиту» Пьера Луи и уйму номеров «Журналь амюзан». Мы упиваемся рисунком Жербо «Шум за кулисами», где господа в чёрном занимаются тем, что щекочут затянутых в трико смазливых танцовщиц в коротких юбочках, а девицы отбиваются и визжат. Другие ученицы уже спустились, на чердаке стемнело, а мы никак не оторвёмся от потешных рисунков Альбера Гийома.