С новой тоской в сердце вернулась Жуанита из этой неряшливой, душной хижины к себе в комнату. Старший мальчик был отправлен в постель, на которой некогда спала сеньора. Она постояла над ним и со вздохом отошла. Этот час муки, ужаса и радости, а потом – воинственный, кричащий комочек, воплощение беспомощности и вместе силы – всего этого не будет в ее жизни. Она навсегда останется «сеньоритой».
Прошло более месяца с того дня, как жена Билли Чэттертона убежала сюда от своей брачной ночи. Гасиэнда была приведена в полный порядок, словно к приезду нового хозяина. Всюду были постланы ковры, мебель блестела, окна в сад были широко открыты, впуская свежий, сладостный весенний воздух, запахи земли, молодой травы, цветущей акации.
Двухлетний мальчик Долорес крепко спал на кушетке, рядом лежала пустая бутылка из-под молока. Убедившись, что он спит, Жуанита торопливо умылась, оделась и, освеженная после бессонной ночи, уселась в кресло сеньоры с книгой в руках.
Но не читалось. Сегодня ее мысли особенно упорно возвращались к прошлому.
– Если бы я вдруг услышала шум мотора, – думала она, – и он бы все приближался и приближался, слышен был бы сначала у Миссии, потом у Амигос, потом на нашей лужайке, и ближе, ближе…
И если бы это был Билли, Билли, который и не думал уезжать за море!..
Звук, хотя и отдаленный, но в значении которого нельзя было ошибиться, заставил вдруг ее сердце остановиться, потом забиться безумными толчками. Она выпрямилась на стуле, вся – напряженное внимание.
Это был шум автомобиля, и он приближался к ранчо!
Вот он застучал по мостику, захлюпал по грязи на дороге у Миссии. Ближе… ближе…
Жуанита дрожала, белее мела. Он возвращается!
Автомобиль остановился у сада. Жуаните с ее места его не было видно, но она угадывала это по звуку. Затем она услышала быстрые мужские шаги по плитам патио.
Как во сне, она вышла из патио, и торопливо вошедший туда же из сада мужчина увидел ее в широко открытой двери под аркой, ярко освещенную солнцем, бледную, в нерешимости, трепещущую от волнения.
Но этот мужчина, стоявший перед ней и успевший услышать, как она прошептала имя Билли, не был Билли. Это был Кент Фергюсон. Сильное душевное волнение выражалось на красивом смуглом лице, так хорошо ей знакомом.
– Вот вы где! Наконец! – сказал он, задыхаясь.
Он взял обе руки Жуаниты и наклонился к ней, не в силах больше вымолвить ни слова.
– Мне казалось, что эта дорога никогда не кончится, – сказал он, наконец.
– О, Кент, Кент, я в таком горе! – пролепетала Жуанита, прижимаясь к нему, с внезапной уверенностью, что он принесет ей избавление.