– Я была так одинока… я заварила такую кашу, Кент! Они прошли в погруженную в полумрак комнату, где спал ребенок, а по стенам висели полки с книгами Жуаниты, где над старинными испанскими распятиями была приколота большая ветка с кроваво-красными ягодами.
– Кент, я думала, что это Билли. Я услышала автомобиль еще издалека. – Ей не хотелось, чтобы Кент знал, что Билли бросил ее здесь, что она с тоской ждет его.
– Если бы вы знали, как я рада видеть вас! – продолжала она поспешно. – Мне хотелось увидеть кого-нибудь, поговорить с кем-нибудь. А вы, вы поймете… Мы не виделись с того дня, как были вместе здесь, на ранчо. Целый год.
Они все еще стояли оба, глядя друг другу в глаза, и Жуаните показалось, что этот человек был и гораздо старше, и в то же время странно моложе того Кента, который был здесь с нею год тому назад.
Он похудел, был серьезнее, но и какая-то умиротворенность была в его лице, какая-то ясность сменила прежнее беспокойство. То ласковое выражение, которое она так любила и так редко видела, теперь, казалось, не покидало его лица. В его голосе была странная нота жалости, когда он сказал:
– Нита, вы теперь еще красивее, чем были!
Это была правда. Она вся искрилась надеждой, доверием, радостью, по которой так изголодалась в эти бесконечные грустные дни.
– Я, кажется, похудела, – заметила она. Но все это говорилось и слушалось машинально, а глаза их не отрывались друг от друга, словно не могли наглядеться досыта.
Затем они вышли на патио и сели на старую скамейку, на солнце.
На Жуаните было одно из ее старых школьных платьев, черное, гладкое, с круглым вырезом у шеи и воротником из испанского кружева. Глаза ее горели, как голубые огни, под темными бровями, а волосы окружали голову золотым сиянием.
Кент не замечал отдельных черт ее красоты. Все тонуло в одном общем ослепительном впечатлении. Вот она снова так близко от него, Жуанита на старом ранчо, прелестное дитя и женщина вместе. Это было главное.
Стройные руки, юная грудь под гладким черным платьем, сочетание прелестной серьезности, стремительности и жизнерадостности, яркие краски – все это можно было встретить и у других женщин. Но эта была для него единственной женщиной в мире.
– Билли здесь нет, – сказал, а не спросил он.
Она посмотрела на него подозрительно, и щеки ее немного побледнели.
– Нет. Сейчас нет. – Она гордо остановилась. К чему объяснять?
– Как вы узнали, что я здесь?
– Догадался чутьем. А, приехав в Солито, узнал, что вы уже несколько недель дома.
Опять это странное сожаление в голосе, этот участливый взгляд.