– И?
– А он не спас. Профессор умер на операционном столе под его руками… – глубокомысленно вздохнул доктор Дегтярев, выдав всю информацию.
– Кошмар какой! Полный бред! Хирург ведь не господь бог! Он делает все, что может, но иногда не спасает пациента… И что, его за это судить?
– Вот, сразу понятно, что вы – человек эмоциональный, творческий. Просто так не судят и не лишают права заниматься профессиональной деятельностью. Ассистенты Петра заподозрили, что хирург сделал многое – очень многое, он долго боролся, – но не все, на что был способен. В какой-то момент он словно сломался и упустил жизнь профессора, словно сухой песок сквозь пальцы…
– Хм, надо еще посмотреть, кто из нас с вами человек с богатым воображением… – фыркнула Настя, ощущая мороз по коже.
– Короче, последнее было доказано, и карьера гениального хирурга закончилась. Но я вот что хочу сказать: к Петру отношусь очень хорошо, горжусь, что с ним вместе учился, гордился и после, и сейчас был рад его увидеть.
– А я ничего и не знала… – задумалась Настя. – Хотя мы с ним и не до такой степени знакомы, чтобы Петр посвящал меня в подробности своей жизни, а главное – своей трагедии.
– Думаю, ему и вспоминать-то не хочется, – согласился доктор Дегтярев.
– Вполне возможно, – кивнула Настя, несколько удрученная рассказом о Петре.
Сейчас Настя снова вспоминала о разговоре с лечащим врачом, и тут же, словно по заказу, в палату заглянул Петр собственной персоной. Выглядел он очень чудно в больничной пижаме и халате. Темные волосы его давно не встречались с расческой, рука его была перебинтована, он хромал, а лицо напоминало боксерскую грушу (если бы, конечно, на той оставались следы от интенсивных тренировок).
– Ого! – присвистнула Настя. – Вот так сюрприз!
Петр продолжал мяться в дверях, вращая глазами и таким образом приглашая Настю выйти к нему в коридор.
– Заходи в палату, не бойся. Все одеты и перебинтованы.
– Я хотел бы поговорить… наедине…
– Почему-то я уже не сомневаюсь, что ты не оставишь меня в покое. Заходи и говори, о чем хочешь, мои соседки все глухие.
– Что значит глухие? – понизив голос, спросил Петр, воровато озираясь.
– В самом прямом смысле – в интернате для глухонемых случился пожар, и вот они здесь… Я, хромоножка, слегка разбавляю их общество. Так что можешь чувствовать себя вполне раскованно и свободно. Они, кстати, тоже относятся ко мне как к дополнительной тумбочке.
Петр все равно не спешил заходить в женскую палату, чувствовалось, что он стесняется. И Настя смилостивилась, вышла к нему в коридор. Она хмуро осмотрела его, напустив на себя небрежный вид, чем вуалировала то чувство, которое липким медом-ядом заползало в ее душу при его появлении, а особенно на близком расстоянии.