Для начала давай сразу откажемся от понимания гениальности как качества наследственного. Будь это так, самый первый гений никогда не смог бы появиться на свет, потому что ему не от кого было бы унаследовать свои качества.
А теперь вспомни, как ребенок учится ходить. Он не умеет ничего, и, не будь у него примера родителей, он так и не встал бы на ноги. Доказательство этому — дети, вскормленные дикими зверями, эти несчастные маугли. Все они передвигаются на четырех конечностях, хотя в их наследственных клетках запечатлен миллион, лет прямохождения.
Вначале ребенок делает только бессмысленные движения — массу движений, не имеющих цели и не приносящих никаких результатов. Но затем в его мозгу образуются какие-то связи. Кибернетики называют это «отбором из шума». Правильные действия закрепляются, неправильные забываются. Этот процесс длится всю жизнь — когда младенец тянет руку к игрушке, когда делает первый шаг, когда выворачивает руль велосипеда в сторону падения, а не наоборот. Вначале действиями управляет разум. Затем, после ряда повторрний, они становятся автоматическими. Мы называем это моторной памятью.
— Об этом мы читали еще в школе, — буркнул я.
— Меня самого удивляет, что все это знают, но до сих пор никто не додумался до правильных выводов, — ответил Маллер. — А ведь все великие открытия просты, как колесо.
Так о чем я говорил? Да, о гениях. Не буду пока обещать тебе второго Эйнштейна. Но Рамоса — пожалуйста. Или, скажем, Пеле — гениального футболиста. Хотел бы ты иметь команду, в которой играют одиннадцать Пеле?
— В воротах было бы достаточно и Яшина, — заметил я, делая глоток виски. Но Джек не понял всей глубины моего замечания. Он никогда не разбирался в футболе. Впрочем, в музыке тоже. Правда, исправно ходил с нами на концерты, но, пожалуй, делал это лишь из-за той рыженькой, которая потом вышла замуж за нашего профессора. Впрочем, не один Джек был влюблен в нее.
— А теперь представь, что где-то живет способный мальчик, будущий Паганини. Однажды он впервые берет в руки скрипку и неумело извлекает из нее жалкие звуки, напоминающие блеянье шелудивой козы. Его начинают учить, уроки повторяются каждый день, и через какое-то время парень играет уже довольно прилично. Когда он выступает в кабачке, ему кидают в шапку несколько монет. Потом он попадает в хорошие руки, и его учат снова, а если не попадает, то будущий Паганини так и остается плохеньким скрипачом, пиликающим на деревенских свадьбах за бутылку вина. Но ему повезло, и теперь он трудится по многу часов в день, повторяя десять, сто, тысячу раз трудные упражнения — так же, как Пеле по тысяче раз отрабатывает какой-нибудь Удар.