Остроконечные вершины гор, как пики, пронзают ослепительно синее небо. Окруженная с трех сторон горами, долина словно сошла с какой-то старинной гравюры: налицо поместье влиятельного сеньора — и старый лес, и речка, и мост. Так и ждешь, что в следующую секунду протрубит боевой рог и из дома выступит походом на врага хорошо вооруженный рыцарский отряд на конной тяге. Но дом — нечто среднее между гипертрофированной пастушьей хижиной и самолетным ангаром, — окруженный массивным, больше похожим на крепостную стену забором, безмолвен и безлюден.
Борис останавливается у дома. Мы выходим и какую-то минуту любуемся окрестностями.
— Пленительный уголок, — говорю я.
— Еще какой! — подхватывает Ахалая. — Дом был брошен. Три года назад Зазроев купил его за бесценок, перестроил — сегодня за него дают сорок тысяч! На языке деловых людей это называется «выгодным помещением капитала», верно?
Внешний вид этого строения не дает оснований для столь оптимистических оценок.
— Что-то не верится, — бормочу я.
— Сейчас увидишь.
Осматриваем дом Внутри это настоящий дворец в миниатюре: старинная мебель, антиквариат, ковры, картины. Насколько я могу судить, здесь есть и подлинники.
— Хорошо живет адвокат, — констатирую я.
— Состоятельный человек, — коротко поясняет Ахалая.
Он достает записную книжку и перечисляет, сверяясь со сделанными в ней пометками:
Пятнадцатого сентября днем Зазроев выехал сюда на машине.
— На машине жены? — интересуюсь я. Это немаловажная подробность.
— На своей. У него «Жигули».
А как супруга объясняет отсутствие машины?
Говорит, муж дал на несколько дней каким-то своим знакомым. Больше ничего не знает… Еще один момент. Жена хотела приехать сюда вместе с дочерью, но он не разрешил. Сказал, что будет работать, и просил его не беспокоить. Шестнадцатого сентября между девятью и десятью вечера она звонила и разговаривала с ним.
Шестнадцатого сентября… В тот вечер мы были в ресторане.
— На даче есть телефон? — перебиваю я, пораженный пришедшей на ум несложной мыслью.
— Я же сказал — звонила! — обижается Ахалая. — Слушай дальше. Утром следующего дня — это было семнадцатого сентября — на ее звонок никто не ответил. Не ответил ни днем, ни вечером. Волнения, переживания, то да се… Восемнадцатого она приезжает сюда сама. Зазроева на даче нет. Два дня она выжидает, а двадцатого заявляет в милицию.
— Почему только двадцатого?
— Говорит, что такие неожиданные отлучки мужа бывали и раньше. В таких случаях он всегда звонил ей — из Москвы, из Ленинграда, из Одессы… В этот раз не позвонил.
— Машина? — бросаю я.