И еще она прочла:
«Мой друг, будьте осторожней, гораздо осторожней, чем были до сих пор. Не пишите мне такие безумные вещи. Разве недостаточно вам одного раза в неделю, чтобы произносить их? Подумайте о том, сколько неприятностей могло бы причинить мне такое письмо, если бы его распечатали».
И еще:
«Ваши цветы красивее всех, которые я когда-либо получала. Так и кажется, что вы выбирали каждый в отдельности. Вы заслужили награду. Приезжайте сегодня вечером в Оперу, мы будем там целой компанией, потом поедем куда-нибудь ужинать. Вас ожидает сюрприз: я надену очень красивое платье, которое вы еще не видели».
Из ее вдруг затуманенных глаз капнули две слезинки.
Неужели все? Неужели это конец?
Внезапно горький стыд охватил ее душу, исполненную отчаянием и болью. Теперь только она поняла, почувствовала, увидела… Ее любили, как верующие любят Мадонну, а она, она никогда не любила. Его безграничная страсть окутывала ее всю, как волной, а она отвечала будничной привязанностью, еле окрашенной искоркой нежности и намеком на чувственность. И вот этот любовник, давший ей так бесконечно много и получивший так мало взамен, он умрет сегодня, и в ее распоряжении нет одного единственного дня, чтобы хоть как-нибудь заплатить ему свой безмерный долг, чтобы хоть в одном объятии воздать ему страстью за страсть, безумством за безумство!
В порыве отчаяния она упала на колени перед его постелью и прижалась губами к его холодеющей руке. Она собралась говорить, высказать все, что было у нее на душе, излить перед ним свое раскаяние… Но в ту же минуту часы пробили семь ударов. И любовник сказал:
– Уже время… Вы пришли, благодарю вас за это. А сейчас вам пора… Пора уходить! Прощайте!
Она подняла голову и взглянула на него, не понимая, о чем он говорит. Он повторил:
– Уходите!.. Уже время: семь часов. Вам пора домой. Она зарыдала и снова прильнула губами к руке умирающего, старавшегося оттолкнуть ее.
– Уйти? Уйти сейчас?..
С отчаянием и гневом она продолжила:
– Уйти теперь, когда я знаю, как ты любил, как ты любишь меня?.. Уйти и дать тебе умереть одному? Ведь я не любила тебя, а теперь люблю и должна в эти последние, оставшиеся нам мгновения воздать тебе за всю твою любовь. Разве я могу уйти, не выразив тебе всей своей нежности, не бросив в свою очередь сердце к твоим ногам, чтобы ты растоптал его? Нет, нет! Я не уйду!..
Но он со страшным усилием приподнялся на своем ложе:
– Ты должна уйти! – заговорил он, и голос его, точно чудом, снова зазвучал твердо. – Ты должна уйти! Семь часов, и тебя уже ждут дома, а нехорошо, чтобы тебя ждали. Не нужно, чтобы там забеспокоились и чтобы это вызвало разговоры. Ведь завтра жизнь для тебя должна стать снова спокойной и радостной, и ничто не должно напоминать о том, что было между нами. В глазах света тебя не должна коснуться и тень подозрения и ни одна капля грязи не должна запачкать твое белое платье. Да, ты уйдешь. Ты должна вернуться домой, где тебя ждут муж и ребенок, должна улыбаться им и забыть обо мне. Не говори «нет»! Я так хочу! И если ты сегодня вечером поняла наконец то, чего не понимала до сих пор, если ты хочешь заплатить мне долг, о котором ты до сегодняшнего дня и не подозревала, что ж – плати! Я выбираю сам, я требую такого способа расплаты: твоей покорности! Итак, слушайся меня и уходи! Я могу умереть один. Я так хочу. И не плачь, а то твой сын заметит, что твои глаза покраснели. И не надо больше огорчаться… Ты даешь мне мою долю радости, ты дашь мне ее, исполнив мое требование.