– Успокойтесь, – умолял де Флери. – Ваши слова могут понять превратно.
– Понять превратно! – снова закричал старик. – И пусть понимают! Пусть. Если хоть один волос упадет с головы моего любимого короля…
Флери пытался успокоить его, но Виллеруа так откровенно намекал на причастность герцога Орлеанского, что Флери вовсе не был этим неудовлетворен. Он человек честолюбивый, и без гувернера мог бы стать ближе к королю. Любовь ученика завоевана, и, если мальчик поправится, кто знает, какие блага ждут учителя? Что касается Виллеруа, то старик оказался дураком. Пора бы ему понять, что с врагами лучше дружить, и не важно, как ты к ним относишься на самом деле. Герцога Орлеанского может забавлять вражда с этим стариком, но в такие вот моменты враждовать с регентом очень опасно.
Через три дня Виллеруа перестал обвинять всех и вся, потому что мальчик выздоравливал.
– Да здравствует король! – весь день кричали на улицах.
Людовик вздрагивал при этих криках и очень хотел залезть вместе с котенком в шкаф. Но его обязательно стали бы искать, нашли бы и долго мучили объяснениями, что народ кричит от большой любви к своему королю. Празднество продолжалось. В Сен Шапель пели особую благодарственную молитву, по улицам ходили процессии, и в Лувр приезжали делегации.
Одна женщина с рынка в Ле-Аль под триумфальный бой барабанов представила вниманию короля образцы товаров. Среди них был трехметровый осетр, бык, овца и корзины с овощами и фруктами.
– Господи, благослови короля. Да здравствует наш любимый Людовик! – кричали люди.
На улицах танцевали, а центром шумного веселья был дворец Тюильри, дом короля.
Виллеруа обнимал всех, кроме герцога Орлеанского и его приверженцев, говоря, что он с радостью отдал бы всю оставшуюся жизнь за то, что видел выздоровление короля.
Жители Парижа веселились, пользуясь таким хорошим предлогом. Веселье уже невозможно было остановить. К барабанам присоединились скрипки, и танцы стали еще жарче. В «Комеди Франсез» и в опере давали бесплатные представления, на реке устраивались фейерверки, среди лодок запускали огромных воздушных змеев. Париж любил такие праздники, и в толпе вряд ли нашелся бы хоть один человек, не считавший, что лучшее удовольствие для них – это смотреть на их маленького короля. Укутанный в бархат Людовик смотрел на все это и принимал аплодисменты в свою честь с таким очаровательным самообладанием и достойной Бурбонов гордостью, что напоминал всем Людовика XIV в годы расцвета его славы. Вот молодой король, который приведет Францию к процветанию. Народ будет любить его так, как никого со времен великого Генриха IV.