Кульминацией праздника стал день, когда король покинул Тюильри и приехал на благодарственный молебен в собор Парижской Богоматери. В своем камзоле из голубого бархата и шапочке с белым пером он был само очарование. Золотисто-каштановые волосы спадали на плечи; темно-голубые глаза спокойно смотрели на всех. Но в глубине души Людовик ненавидел подобные мероприятия. Он не любил толпы людей, даже когда они приветствовали его и молились за своего короля.
Мальчик бесстрастно наблюдал за танцующими на улицах парами. Женщины посылали ему воздушные поцелуи и вытирали платком глаза, они плакали от радости, что их король жив и здоров.
– Видите, – кричал Виллеруа, который всюду следовал за королем и требовал, чтобы тот всем улыбался, – народ любит своего короля.
Глаза Виллеруа горели гордостью, но стоявший рядом Людовик лишь мрачно кивал толпе и хотел только одного – убежать.
Людовик поднял шапочку и поклонился своему народу, но при первой же возможности ушел с балкона в глубь комнаты.
Он стоял закутавшись в штору и надеялся, что его не найдут. А ведь его будут искать и опять выставят на балкон, потому что народ без устали выкрикивал его имя.
Виллеруа раздвинул шторы:
– Идемте, ваше величество, народ не может на вас наглядеться.
Людовик просунул голову между складками тяжелой парчи.
– Зато я на них насмотрелся, – заявил ребенок.
– Вы шутите, мой господин.
– Не шучу, – ответил король. – Я пойду искать «черного с белым». Его пора кормить, и я никому не могу доверить это дело.
– Ваше величество, вы будете играть с котенком, когда народ хочет видеть вас?
– Да, – ответил Людовик. – Буду. Я люблю моего котенка.
– А ваш народ?
Король гневно топнул ножкой. Виллеруа притворился, что это очень смешная шутка.
– Все эти люди – ваши, ваше величество, ваши… все ваши. – Он опустился перед мальчиком на колени, и тот увидел блеск в глазах старика. – Вы только подумайте: Франция и весь ее народ ждут ваших повелений.
«Моих повелений, – думал Людовик. – То есть, если я скажу «пошли вон», они должны пойти вон. Как бы не так! Приказания будут позже, когда я вырасту. А пока я всего лишь ребенок. Но наступит день, когда никто не посмеет ослушаться. И тогда все будет по-моему».
Он подчинится, надо ждать, но детство не вечно.
– Ваше величество, выйдите еще раз на балкон! Вы слышите! Они требуют вас!
Но Людовик покачал головой. Виллеруа увидел, что мальчик сжал губы так, как делал, когда упрямился. Тогда Виллеруа временно отступил, но ненадолго.
– Тогда, – выпалил Виллеруа, – умоляю вас, походите вместе со мной перед окнами. Я раздвину шторы, и народ увидит вас. Боюсь, они не разойдутся по домам, они так вас любят.