И трубкой. Я допиваю пиво и ставлю бутылку под сиденье.
— Ну что ж... поплыли.
Макела передает мне трубку и подносит к ней язычок пламени. Из каменного отверстия вырывается зеленый дым. Мята смягчает горло... прохладный ментоловый вкус, загрубевшее от кислоты горло, грубый кисло...
И все останавливается. И зеленый дым, и пылинки, плясавшие в луче солнца. Только Макела продолжает двигаться. Блестя глазами, он возникает в поле моего зрения и спрашивает, как дела. Я отвечаю — действует. Он говорит: расслабься и пой, и тогда все будет нормально, не дай себя запугать. Хорошо, расслабляюсь. И не шевелись, пока не наступит приход. Не шевелюсь, начальник. Ну и что ты теперь видишь? Что вижу? Дом... И как он теперь выглядит? Теперь он, теперь он, да, ты прав, теперь он похож на будущее!
Макела улыбается и кивает. Я вскакиваю.
— Пошли загонять коров! — кричу я.
— Я-ху! — вторит Макела.
И мы окунаемся в июльский полдень в тот самый момент, когда Доббс включает «Средь ясного неба» Джеймса Брауна, снова начинает дуть затихший было ветерок, листья принимаются плясать, а над головой электрическими лилиями расцветают голуби.
Я ощущаю себя новым человеком, рожденным для новой жизни.
На пастбище мы выходим с четкой уверенностью хорошо вымуштрованной армии — Макела на правом фланге, я — на левом, дающая указания Бетси в центре, а юркие быстроногие дети заполняют бреши. Стоит стаду свернуть направо, и навстречу ему выдвигаются силы Макелы. Стоит попробовать улизнуть влево, и его встречаю я со своим взводом. Так нам удается загнать его в кораль целиком, не упустив ни одного беглеца.
Клеймение проходит еще более эффективно. Дети отрезают от стада теленка и загоняют его в угол, мы с Макелой заваливаем его на бок, Бадди болтает большим металлическим тавром в лохани с сухим льдом и метиловым спиртом, а Бетси выстригает теленку бок ножницами для стрижки овец. Затем все налегают на теленка, а Бадди прижимает к выстриженному месту ледяное тавро и держит его так положенные шестьдесят секунд. Если участок выстрижен достаточно чисто, клеймо достаточно охлаждено, а теленок лежит неподвижно достаточное количество времени, то потом на этом месте отрастает белоснежная шерсть в форме клейма. В течение этой священной минуты никто не ревет, не дергается и не шевелится. Слышно лишь тяжелое дыхание теленка и счет Бадди. Даже корова-мать прекращает мычать в соседнем загоне.
Затем Бадди произносит «шестьдесят», и мы с радостными воплями отпускаем малыша. Помеченный теленок вскакивает на ноги и улепетывает сквозь проход, а наша армия начинает наступать на следующего новобранца.