И я перед судом предстал.
Вершитель судеб срок мне дал,
Меня достойно наказали.
Но к черту Джонсона, Вьетнам,
И пацифистов, и вендетты!
Долой постыдные наветы!
Свободу всем — и вам и нам!
Лежит мой палец на курке,
И я есмь лезвие свободы.
Лассо звенит в моей руке,
Я все освобожу народы.
Без двадцати двенадцать меня вывели из камеры, отдали мне мою одежду, свисток и губную гармошку и отвели в помещение, где уже сидел один краткосрочник — рыжий с проседью чувак лет шестидесяти.
— Фредди, на выход! Я готов! — повторял он, расхаживая взад-вперед по тесной каморке, то поднимая, то опуская старомодную подставку для чистки обуви, битком набитую личными вещами. На нем был потертый черный костюм, белая рубашка и темно-бордовый галстук. Ботинки ослепительно блестели.
— Ты за что?
— За траву. А ты?
— Я замахнулся ножом на шурина, а моя старуха вызвала полицию. Мы даже и подраться не успели. Впрочем, я не жалуюсь. Главное, чтобы мне не вставляли палки в колеса.
Он поставил свою подставку, глотнул кофе и снова поднял ее.
— Вот так-то, сэр!
— Желаю вам успеха, — откликнулся я.
— И тебе того же. Плевать я хотел. Я даже похудел здесь. Познакомился с хорошими ребятами...
В помещение заходит молодой чернокожий заключенный и передает ему клочок бумаги с записанными на нем цифрами.
— Надеюсь, я разберу твой почерк,— замечает старик.
— Я специально написал покрупнее. Не забудь, папаша. Позвони ей, как только окажешься рядом с телефоном, и скажи, что ее Песик все еще подтявкивает.
— Ладно-ладно, обязательно.
— Спасибо, папаша. Удачи тебе.
Как только пацан выходит, старик рвет бумажку и бросает обрывки в писсуар.
— Несчастный бродяга. Как видишь, придурков здесь тоже предостаточно. — Он снова ставит свой ящик и начинает на ходу потирать руки. — Вечер еще только начинается. Главное — успеть на автобус. Сколько сейчас времени?
— На моих ровно двенадцать. За мной должны приехать, так что мы можем вас подкинуть.
— Премного благодарен. Ровно двенадцать? Ну и наплевать. Все равно у нас ничего нет, кроме времени. Так за что, ты говоришь, тебя посадили?
— Хранение и разведение.
— Стыд и срам — за какую-то траву, подаренную нам Господом! Если бы Он не хотел, чтобы она росла, Он бы не дал нам ее семян. И сколько они тебе дали?
— Полгода тюрьмы, пятьсот долларов штрафа и еще три года условно.
— Вот сволочи.
— Но я уже свое отсидел.
— Догадываюсь. Только время... — он снова отхлебывает остывший кофе, — и... я готов.
Он ставит чашку на скамейку и снова поднимает свой ящик.
— Франклин! — доносится до нас голос. — Уильям О.
— Готов, начальник! Уже иду!