Мы направились к хижине, где лежал покойник и где толпились мужчины и женщины. Неожиданно раздался резкий свист «ая»; женщины и дети переполошились и без оглядки пустились бежать в лес. Я также не понимал, что будет, и ожидал целую процессию, но вместо нее появился только один человек, который непрестанно дул в мунки-ай, свистя, прошел мимо входа в хижину, где лежало тело мертвого Туя, заглянул в нее и снова ушел. Что это значило — я так и не понял. Когда замолк свист «ая», женщины вернулись и вынесли покойника из хижины. Старик Бугай натер ему лоб белой краской (известью), провел тою же краскою линию вдоль носа; остальные части лица покойного были уже вымазаны «куму» (черною краской). В ушах у него были вдеты серьги, а на шее висело «губо-губо». Бугай прибавил к этому праздничному убранству еще новый гребень, с белым петушиным пером, которое он воткнул ему в волосы. Затем тело стали обертывать в "губ"{104}; но это было только на время, так как собственно «гамбор-россар» (увязать корзину) должны были не здесь, а в Бонгу. Сагам, дядя покойного, взял труп на плечи, подложив «губ» под тело, и направился скорым шагом по тропинке, ведущей в Бонгу. За ним последовала вся толпа. Я с несколькими туземцами пошел другою дорогою, а не той, по которой отправилась похоронная процессия, и прибыли на одну из площадок Бонгу почти одновременно с нею. Здесь из принесенных «губ» был приготовлен «гамбор», в который опустили покойника, причем ни одно из украшений, надетых на него, не было снято; голову покойника закрыли мешком. Пока мужчины, ближайшие родственники умершего, увязывали «гамбор», несколько женщин, вымазанных черною краской, вопили, приплясывая, причем очень вертели задом и гладили «гамбор» руками. Больше всех их отличалась Каллоль, мать умершего; она то скребла землю ногами, то, держась за «гамбор», немилосердно выла, приплясывая и делая положительно неприличные телодвижения.
Наконец, «гамбор» был отнесен в хижину Сагама. Мне, как и другим, был предложен оним, для того, чтобы и с нами не случилось какого-нибудь несчастья. Я согласился, желая увидеть, в чем состоит оним. Ион, один из присутствовавших, выплюнул свой оним мне и другим на ладони, после чего мы все гурьбою отправились к морю мыть руки. Старик Туй уговаривал меня приготовить "оним Маклай", чтобы сильное землетрясение разрушило все деревни в горах, но не сделало бы ничего прибрежным жителям.
Вечером этого же дня я услыхал звуки барума в Горенду, и вернувшийся оттуда через несколько времени Мёбли, который зачем-то ходил в деревню, разбудил меня и таинственно сообщил, что война с мана-тамо (вероятно, с Тиньгум-Мана) решена. Но было положено ничего не говорить о ней Маклаю.