Мевретты зафыркали.
-- Вот и хорошо, -- сказал Одрин. -- Я провожу Триллве и вернусь. Будем ждать их вместе.
Улыбнувшись, я вновь завладела рукой жениха. Плакать хотелось невыносимо, да что там, просто выть, отчаянно, по-бабьи. Я держалась. Только говорить больше не могла.
Одрин словно почувствовал. Накинул плащ, молча подхватил меня на руки и, не говоря ни слова, вышел во двор. Посадил на скамейку под навес и обнял, накинув мне на плечи полу своего плаща.
-- Давай посидим здесь... -- сказал он тихо.
Дождь размеренно барабанил по крыше навеса, шумел в листьях бука.
-- С-спасибо, -- проговорила я, заикаясь, -- что ты меня увел оттуда. Они хорошие, но иногда их слишком много...
Я прижалась к жениху, уткнувшись головой в плечо.
-- Послушай... -- Одрин набрал воздух в легкие, словно перед прыжком в воду, и враз осипшим голосом спросил: -- А ты знаешь, где находится город, построенный из белого камня? Рядом с ним течет широкая спокойная река, а дальше густой лес. По-моему, хвойный... -- и настороженно посмотрел на меня.
-- Город из белого камня?.. -- переспросила я. Мне намного важней было его присутствие, чем какой-то незнакомый город, но что-то было в голосе мевретта, что заставило меня задуматься. -- Город, река... башня... Башня там была?
Голова закружилась, меня потянуло в черноту. Стало трудно дышать. Опять мне привиделось серое море, лед и кровь из раздробленных рук. Видимо, я побледнела. Взгляд Мадре стал испуганным. Должно быть, мысленно кляня себя на все лады, он замотал головой:
-- Ну что ты, Триллве, что ты так испугалась? Не было там никакой башни! -- он начал осторожно массировать мне кисти рук. -- Дыши глубже, девочка...
-- Все... уже прошло... голова закружилась, -- прошептала я. -- Башни не было? Это хорошо...
Я постаралась улыбнуться. Для него.
Темно. Но ведь элвилин видят в темноте...
Одрин с усилием сглотнул застрявший в горле ком и погладил меня по голове:
-- Слушай, я ж еще не научил тебя пользоваться летавками!
-- Ага, и я забыла, -- я постаралась выпрямиться. -- А где эта твоя, от которой я чихала? Ну, от письма, -- я улыбнулась и почесала нос, не в состоянии вспомнить элвилинское имя, явно превосходящее пичугу размерами.
-- Сейчас прилетит, -- улыбнулся Мадре, вытащил из-за пазухи небольшой серебряный манок и подул в него. Хохлатая, сидевшая в это время в таверне, на висящем под потолком колесе, и начищавшая перышки, встрепенулась и вылетела в открытое окно. Послушно уселась на плечо Одрину. Элвилин поднял руку, и птица бочком переместилась ему на палец.