-- Да что ты будешь делать... Я опять забыл кружки...
-- А здесь их нет? -- я сунула в огонь пару дровишек потолще и обернулась к Одрину. Встала, посмотрела на стол и, сморгнув, на всякий случай протерла глаза.
-- А-а... этого не было... -- я обвиняюще ткнула пальцем в кувшин, который мевретт сжимал ладонями. -- А это можно есть? А... ты что, как Звингард, умеешь? -- глаза у меня сделались по блюдечку. Ну, или хотя бы по розетке. А ведь я видела, как Мадре колдовал, достав мне из воздуха одеяло. Забыла просто.
-- Умею, Триллве, -- улыбнулся Одрин. -- Не так, как Звингард, но умею. Кстати, если захочешь, то, когда вернешься, мы попросим дедку проверить тебя на магические способности. Вдруг окажется, что ты сможешь овладеть какими-нибудь заклинаниями? Я бы тебя учил... -- мевретт мечтательно вздохнул. -- А кружки, кажется, должны быть где-то здесь...
Он поставил на стол кувшин и вышел в кабинет.
Я ошеломленно уставилась элвилин в спину.
Ох, я им тут наколдую. Всех лягушек во рву в фиолетовый цвет перекрашу.
Я хмыкнула и отхлебнула прямо из кувшина. Потянулась, цопнула булочку и впилась в нее, следуя принципу, если не спать, так есть... Вот она, справедливость.
Одрин вернулся, неся в руках два высоких серебряных бокала. Улыбнулся, глядя на мое умиротворенное лицо, и поставил бокалы на стол:
-- Ну, они, конечно, для вина, но больше ничего нет, -- и немного виновато пожал плечами. Я улыбнулась. Собственно, ну какая разница... мне не нужна вычурность королевских приемов, мне дорог она сам... Я разлила молоко по бокалам, один подала мевретту, второй взяла сама.
-- За нас...
Одрин счастливо рассмеялся. Ему еще никогда в жизни не приходилось поднимать тост молоком. А я вытерла пальцем белые усы над губами и спросила:
-- А почему ты слуг тогда гонял, когда сам мог все наколдовать?
Жених протянул руку и погладил меня по щеке:
-- Ну, волшебство -- оно как песня: иногда льется бурным потоком, а иногда иссякает, и тогда ждешь и трясешься, не зная, вернется ли оно еще. И... я боялся опростоволоситься перед тобой.
Лилейный опустил глаза, пряча прыгающие в них веселые искорки:
-- Слушай, тебе когда-нибудь говорили, что ты -- чудо? Ты звезда, а свет твой такой теплый, как у солнца.
Слезинка вдруг капнула в молоко.
-- Может быть... я не помню...
Я прикрыла глаза.
-- Одрин... мне даже подарить тебе нечего...
Он поставил свой бокал на стол и взял меня за руку:
-- Никогда так не говори, слышишь? -- заглянул мне в глаза. -- Ты сама -- мой самый большой подарок в жизни. И эта ночь -- лучшее из всего, что со мной случалось.