Да и не в краже обвинял он священника. Уж в подобном отец Григорий был чист. Казаки, между прочим, тоже. Они старательно подбирали на поле боя любой трофей, особенно любили нападать на обозы врага, но воровством гнушались. От своих же попадет!
– Это… Терпимей надо быть! Терпимей! – Бакланов обрадовался, словно ребенок, счастливо найденному слову. – Мне же теперь рапорт по команде писать придется, хотя вы мне не подчинены. Василий Алексеевич специально велел обо всех случаях столкновения с местными докладывать ему лично, не делая скидок ни для кого. До епископа же дойдет! Хотя, – с некоторой досадой дополнил атаман, – епископу и без меня напишут. Тот же монах. Да еще растрезвонит дело по всей округе так, что как бы чего серьезного не вышло.
Он с досадой потянулся к голове, пытаясь сорвать с нее шапку и шмякнуть ею об пол, но из уважения к сану собеседника головной убор был предусмотрительно снят, и движение пропало втуне.
Отец Григорий все это время угрюмо молчал, и только громкое сопение выдавало его волнение.
– Ну, нельзя же так! – воскликнул Бакланов. – Какой пример вы подаете пастве?
– А чего он заявил, будто Дух Святой исходит не токмо от Бога-Отца, но и от Бога-Сына? – вдруг обиженно выдавил священник и засопел опять.
– По-вашему, это повод человеку в морду дать? – вопросил есаул и воздел очи вверх, будто искал там ответа на свой вопрос.
– Каюсь, ибо грешен вельми, – вздохнул Григорий. – Не удержался. Да кто ж знал, что сей аспид в человеческом обличье опосля с пола подымется и мне в бороду вцепится? Да так, что едва всю не выдрал!
И он выпятил вперед свою бороду. Но она была в таком беспорядке, что судить о понесенном священником ущербе было трудно. Вот пошедший всеми цветами глаз – дело другое, но о нем Григорий не помянул.
Тоже невидаль – глаз подбили! Синяк, он что, он пройдет…
– Но начали-то драку вы! – обличающе произнес Бакланов.
Пусть он не один раз выпивал со станичным батюшкой, когда-то крестил у него своего сына и вообще находился в хороших отношениях, но долг службы – превыше всего. Сказано: местных не задирать и их веру не трогать, значит, так тому и быть.
– Но опосля его слов! – запальчиво выдохнул Григорий. – Он первый начал нашу веру хулить, а свою непотребную восхвалять!
– Да поймите, отче, не они к нам, а мы к ним пришли. И негоже нам тут в одночасье порядки менять. Ну, не басурмане, чай! Тоже во Христа веруют, разве чуть иначе!
Как человек простой, атаман особо не вдавался в тонкости веры. Сам он был православным, жизнь готов был положить за храм, но, побывав в походах, понимал, что каждый народ имеет право жить по собственному желанию.