Велела она оседлать себе коня и отправилась мужа разыскивать. А как нашла — пенять стала:
— Разве так настоящие мужья поступают? Возвратился из гостей и слова ласкового не промолвил, отправился табун пасти и весточки о себе не подал!
Дольше терпеть у молодца сил не хватило. Открыл он рот и тотчас же заговорил не только языком, но и ноздрями, и глазами, и ушами.
Узнав, в чем дело, жена побранила молодца за скрытность и говорит:
— Завтра на рассвете, когда наш пастушонок нагнётся и примется раздувать угли, ты перешагни через него.
Так и сделал молодец. Перекинулась напасть на пастушонка. Бросился тот с перепугу на улицу, перепрыгнул через чёрного барана. Заблеял баран не своим голосом. Услыхали его семеро волков, пришли и съели, даже шкуры не оставили. Перекинулась напасть на семерых волков. С тех пор они и воют на семь голосов.
Снег говорит зайцу:
— Что-то у меня голова заболела.
— Наверное, ты таешь, оттого у тебя и голова заболела, — ответил заяц. Сел на пенек и горько заплакал:
— Жалко, жалко мне тебя, снег… От лисицы, от волка. От охотника я в тебя зарывался, прятался. Как теперь жить буду? Любая ворона, любая сова меня увидит. Заклюет. Пойду к хозяину леса, попрошу его. Пусть он тебя, снег, сохранит для меня.
А солнце уже высоко ходит, жарко припекает, снег тает. Ручьями бежит с гор.
Затосковал заяц, еще громче заплакал. Услышал зайца хозяин леса, просьбу его выслушал и сказал:
— С солнцем спорить не берусь. Снег сохранить не могу. Шубу твою белую сменю на серенькую, будешь ты летом легко прятаться среди сухих листьев, кустарника и травы. Никто тебя не заметит.
Обрадовался заяц.
С тех пор он всегда меняет зимнюю белую шубу на летнюю — серую.
На краю благодатной долины, на берегу быстрой реки, под мышкой у ледяной горы стоял маленький аил. В том аиле жил небогатый человек по имени Наран-Гэрэлтэ. И была у него дочка-красавица Наран-Сэсэг, что означает Солнечный цветок.
Повадился гостить под их кровом один тибетский лама. Уж больно понравилась ему красавица Наран-Сэсэг, и решил лама увезти ее из родительского дома. И хитрил он, и золотые горы сулил, и запугивал бедную девушку — ничего не помогало. Тогда решился лама на последнее средство: выждал он удобный момент и напоил девушку отваром семи трав, одна из которых была ядовитой.
И дня не прошло как захворала Наран-Сэсэг. Потух ее солнечный взгляд, поблекли маковые щеки, лежит она, не вставая с постели. А несчастный отец места себе не находит, не знает, что и делать. Кинулся он все к тому же ламе, привел его в дом и говорит: