В восемь часов пришел Хосе Мария и почти без подготовки сообщил мне, что Селина только что умерла. Помню, я на миг задержался мыслью на этом «только что», оно звучало так, будто Селина сама назначила минуту своей кончины. Уже почти стемнело, губы у Хосе Марии дрожали.
— Мауро в таком горе, совсем обезумел. Пойдем туда.
Мне надо было закончить кое-какие заметки, кроме того, я обещал одной приятельнице сводить ее поужинать. Несколько телефонных звонков, и мы с Хосе Марией вышли ловить такси. Мауро и Селина жили на углу улиц Каннинга и Санта-Фе, так что добрались мы за десять минут. Подойдя к дому, мы увидели людей, которые с виноватым, растерянным видом толпились в вестибюле; по дороге я узнал, что в шесть часов у Селины пошла горлом кровь, что Мауро сбегал за врачом и что его мать была с ними. Врач вроде бы сел писать длинный рецепт, когда Селина открыла глаза, закашлялась — кашель был больше похож на свист — и испустила дух.
— Доктору пришлось выскочить за дверь, Мауро хотел броситься на него с кулаками, еле я удержал. Вы знаете, каков он, когда выйдет из себя.
Я думал о Селине, о ждавшем нас в доме ее последнем облике. До меня почти не доходили вопли старух и сутолока в патио, зато я помню, что такси стоило два семьдесят, а у шофера была люстриновая кепка. Два-три приятеля Мауро, стоя в дверях, читали «Ла Расон»; девочка в синем платье держала на руках бело-рыжего кота и заботливо подрезала ему усы. Дальше, за ними, начинались стенания и пахло спертым воздухом.
— Пойди к Мауро, — сказал я Хосе Марии. — Надо хорошенько накачать его, ты знаешь.
В кухне уже заваривали мате. Само собой составилось бдение около покойницы; в жарком воздухе комнаты мелькали лица, подносы с напитками. Просто невероятно, как соседи со всей улицы бросают привычные дела и разговоры, устремляясь к месту происшествия. Забулькала вода в бомбилье, когда я прошел мимо кухни и заглянул в комнату усопшей. Мисия Мартита и другая женщина взглянули на меня из темной глубины, где кровать, казалось, плавала в айвовом желе. По их несколько надменному виду я понял, что они обмыли и обрядили Селину — слегка пахло уксусом.
— Отмучилась, бедняжка, — сказала мисия Мартита. — Заходите, доктор, посмотрите на нее. Как будто спит.
Сдерживая желание послать ее ко всем чертям, я окунулся в теплое варево комнаты. Вот уже несколько минут я смотрел на Селину и не видел ее. Теперь я подошел к ней, к черным гладким волосам над низким лбом, блестевшим, как перламутр на гитаре, к ровному, иссиня-белому блюду ее навеки застывшего лица. Я понял, что мне здесь нечего делать, что эта комната теперь для женщин, для плакальщиц, приходящих ночью. Даже Мауро не мог спокойно посидеть около Селины, да она и не ждала его, этот черно-белый предмет отходил в царство плакальщиц, поощрял их своей неподвижной, повторяющейся темой. Нет, лучше пойти к Мауро, он по-прежнему на грешной земле.
