Эдит замолчала, а потом предложила Елизавете попить чаю.
– А что было потом?
– Самое интересное потом было. Не так легко развязать узелок, завязанный в начале жизни.
Неожиданно скрипнула дверь, и на пороге появился, не запылился Константин Мясоедов. Рассказ прервался. Делая вид, будто не видит Эдит, он обратился к Елизавете:
– Ну, нарыла еще что-нибудь, давай подпишу.
– Ох, и нарыла! – многозначительно сказала Елизавета. – Только, зря вы так торопитесь, придется вам сегодня немного задержаться. – Елизавета похлопала по лежащим перед ней папкам. – Дай бог, хотя бы часам к восьми вечера успеть.
Мясоедов невозмутимо ответил:
– Позже, так позже! Никуда не спешу. Могу, пока за тортом съездить! Вы какой Елизавета любите?
– А почему вы Эдит не спросите, какой она любит?
Мясоедов многозначительно ухмыльнулся.
– Я ее вкус давно знаю! Ей фирменный торт, «птичье молоко» подавай.
– Вот и мне тоже! – сказала Лиза.
– Бу, сделано!
Константин Мясоедов зыркнув пытливо-озабоченным взглядом по Эдит, плотно закрыл за собою дверь. Определенно его тянуло магнитом туда, где находится Эдит, и в то же время он постоянно чего-то опасался. А чего, своим умом Елизавета догадаться не могла. Когда, за окном пропылил огромный джип Мясоедова, Елизавета еще раз спросила.
– Эдит Миновна, Эдит, а что дальше у вас с Константином Мясоедовым было?
Эдит задумчиво осмотрела ее и махнула рукой.
– Так и быть, расскажу тебе. Чем ты от кого-нибудь услышишь мою историю, так уж лучше от меня. Листай, листай свои бумаги. Мясоедов еще не скоро приедет.
Так вот, вышла я со свадьбы, иду по улице, давлюсь молча слезами, как вдруг слышу, кто-то меня догоняет. Не стала я оборачиваться.
Слаба женщина. В минуты боли и тоски она живет не разумом, а чувствами. Выплакаться она предпочитает на мужской груди. И кто в это время ее, как кошку погладит по шерстке, тот и будет ее хозяин. Вспомни, испокон веков женщин угоняли в полон, мужиков защитников побьют, а нас свяжут, и на край света. И хоть бы одна наложила на себя руки. Практически не было такого. Тосковали о родимом очаге, но жили и рожали, и в далекой туретчине, и в половецких кибитках, и замках крестоносцев. А я ведь милая была совсем другого воспитания. Готовилась к семейной жизни. Замужество было для меня чем-то священным. Все богатство девственной души и тела я готова была отдать одному единственному супругу. Не получилось.
Смотрю, кто-то на плечи мне руки положил. Я думала, это тот молодой профессор с курчавой бородкой, а когда оглянулась, это был Роман.
– Я провожу тебя! – заявил он мне.