– А уволить его нельзя было? – спросил Кряжин.
– Чтобы уволить, нужны основания, – отрезал Арманов. – У меня таких оснований не было. Он не употреблял спиртное, не прогуливал и даже не опаздывал. Тем более что он сам попросил меня перевести его на какой-нибудь пост ближе к дому. Самым ближним из тех, что был свободен, оказался дом в «Алых парусах».
После того как Ремизова перевели, приезд неприятных директору гостей прекратился.
– Или дружба закончилась, или встречаться стали в другом месте, – пояснил Арманов. – Но на всякий случай я проверил этих гостей через свои связи в ГУВД. По номеру машины. Владелец оказался добропорядочным человеком: это художник. Фамилия его, кажется, Власенков. А среди гостей Ремизова значился один под именем Феликс. Я дважды был свидетелем эпизодов их разговора и дважды слышал это имя. Но что-то еще сообщить для меня затруднительно, потому что всякий раз разговор прекращался.
«Месяц назад к Ремизову стали приезжать гости. Одного звали Феликс, – слушая директора, думал Кряжин. – Месяц же назад, со слов директора Гоффе, в школу устроилась на работу мадемуазель Вишон. Она не нажала кнопку тревожной сигнализации, когда могла это сделать. Саланцев стреляет в квартире двоих, и один перед смертью произносит имя «Феликс». «Убить Ремизова нас послал Феликс», – так нужно перевести упоминание этого имени в предсмертном признании».
– А где вы в случае необходимости обычно находили телохранителя Черникова?
– Диму? – переспросил Арманов и по памяти назвал два адреса.
Кряжин их старательно записал в истертый блокнот. Пора было прощаться.
– Мне сейчас становится боязно за вашу жизнь, Арманов, – признался, туша в пепельнице сигарету, следователь, хотя мысленно он только что произнес: «Этому не угрожает ничего. Если люди Феликса начнут «валить» всех, кто знаком с Ремизовым, то Москва-река станет красной и поднимется метра на три». Но вселить в директора лишнюю толику испуга не помешает – будет ближе держаться к следователю в случае непредвиденных обстоятельств.
Арманов уже открыл рот, чтобы спросить, почему, но не успел.
От звонка в дверь Арманов вздрогнул, а Кряжин напрягся. Только что высказанная мысль оказалась как нельзя к месту.
– Вы кого-то ждете, Константин Львович?
– Никого. Честное слово – никого, – забормотал директор. – Может, это женщина моя пришла?
Кряжин развел руками – мешать тесному общению он не собирался. Все, что он хотел узнать, он уже узнал.
Укладывая ручку и блокнот в карман, Кряжин услышал в прихожей: «Кто? Кто?? А-а…», – и щелчки открываемых замков.