Она буквально задыхалась от ужаса, и он чувствовал, как сильно бьется под его рукой ее сердце. Он лежал неподвижно, не произнося ни слова, и лишь крепко прижимал ее к себе. А над их головой ветер безжалостно хлестал брезентом о железный каркас, весь фургон ходил ходуном и скрипел. Ураган бушевал с такой силой, что, казалось, вышли из-под земли и беснуются все демоны ада. Когда шум стал совершенно невыносимым, он приблизил губы к ее уху и прошептал:
– Скоро гроза закончится, и тогда мне не нужно будет вас больше держать. Все обойдется, вот увидите. Я ничему и никому не позволю вас обидеть, Энни. Даже себе самому.
Дыхание его было теплым, голос мягким и успокаивающим, но рука, лежащая на ее груди, казалась железной. Она почувствовала, как к горлу подступают рыдания, и, пытаясь подавить их, поднесла сжатую руку ко рту и стала кусать костяшки пальцев.
– Все будет хорошо, – начал он успокаивать ее вновь. – Прошу вас, попытайтесь взять себя в руки.
– Это от меня не зависит, – всхлипнула она. – Я… я ничего не могу с собой поделать! И никогда уже в моей жизни не будет ничего хорошего!
– Ну-ну, успокойтесь.
– Вы не знаете… Вы ведь ничего не знаете!
– Прошу вас, успокойтесь – не надо так падать духом. – Не переставая прижимать ее одной рукой, другой он гладил ее по голове. – Ведь вы больше не у них, не в плену; вы рядом со мной, с Хэпом Уокером.
Наверное, стоило бы отпустить ее руки, чтобы не усугублять ее состояние, решил он, и ослабил объятия:
– Так лучше?
Но вместо того чтобы отстраниться, она, повернувшись к нему лицом, спрятала голову у него на груди, и его руки снова сомкнулись вокруг нее. Что мог он еще ей сказать? Он мог только дать ей выплакаться у себя на груди, как тогда, у Спренгеров. Перед лицом ее горя он чувствовал себя совершенно беспомощным.
Она лежала с закрытыми глазами, прильнув к нему, ища защиты в уютном тепле, исходящем от его тела. Чувствовала себя вконец обессиленной и была не в состоянии шевельнуть даже пальцем. А он замер, затаив дыхание, боясь, что любое его неосторожное движение может вызвать у нее новый приступ истерики. Несмотря на то, что она была легкая, как перышко, у него затекла рука, и он, высвободившись, стал гладить своими мозолистыми ладонями ее рассыпавшиеся по плечам, восхитительно шелковистые волосы.
Он чувствовал упругость прижимающейся груди, а рука его, гладившая волосы, ощущала соблазнительный изгиб ее хрупких плеч, и это волновало, но он не мог ее оттолкнуть, особенно теперь, когда она лежала, доверчиво приникнув к нему и наконец успокоившись. Он, в конце концов, не животное, а человек. Да и она похожа на одинокое, покинутое дитя. И нуждается скорее в утешении и заботе, чем в любовных утехах. У нее и без того хватает неприятностей в жизни. Но в то же время рядом с ним была женщина, и не думать об этом он не мог. Он так давно не держал в своих объятиях женщину, и последняя из них, увы, была не Аманда.