– Антон Павлович, вы сами знаете, у Шмидт заболела дочь, и ее срочно нужно везти в санаторий. Поэтому придется ваш январский отпуск перенести на декабрь.
– А у меня жена улетела в Москву, – попробовал отвергнуть я такой вариант.
Но не получилось. У меня с председателями никогда не получается. Первый, Заруцкий, меня ненавидел лютой ненавистью за принципиальность. Нового, Николаева, за то же самое уважал я. Бог с ним, может, дочери Шмидт от этого на самом деле станет лучше. Жизнь – это счастье. А не об этом ли я говорил перед отлетом Саше? Буду с Пащенко пинать его модный «найковский» мяч в ветеранской команде да читать по вечерам книги. Если позволит все тот же Пащенко. Иногда, по причине безбрачия, у него нет-нет да и мелькнут шальные мыслишки относительно того, чтобы вместе развеяться… Но на этом фронте я уже отвоевал. Наш последний мальчишник состоялся три месяца назад. На следующий день прокурор транспортной прокуратуры с белой розой в петлице костюма от Рико Понти вел меня под венец.
С Сашей мы перезванивались каждый день. Казалось, что никаких новостей у меня, помимо счета в матчах, не было. Но я говорил и говорил, словно меня, молчавшего все эти годы, прорвало. И нам казалось, что нет людей, счастливее нас. И уже ничто не сможет встревожить или побеспокоить наши вновь рожденные души…
Итак, на третий день бестолкового отпуска, третьего декабря две тысячи второго года, я проснулся, включил кофеварку и отправился в душ с полотенцем через плечо. Жена Александра уже неделю находилась в командировке в Москве, и ожидать ее приезда оставалось еще три недели. Вчера Саша по телефону уверила меня, что наиболее успевающим, в категорию коих входила и она, срок обучения могут сократить на неделю. Это радует. Значит, около недели мы сможем все-таки побыть вместе. И доделать, наконец, одно важное дело. С момента нашей встречи мы жили у нее в квартире. И первым грандиозным планом нашей семьи было мероприятие по совмещению двух однокомнатных квартир в одну, более приемлемую для совместного проживания. Оставшись после отъезда жены один, я ушел в свою квартиру. Одиночество вновь потянуло меня в привычное место.
Если бы я остался тогда в ее квартире!
И какие странные изменения могут произойти в судьбе по причине того, что в сахарнице не окажется одной-единственной ложки сахара…
Слегка переборщив с контрастным душем, где холодного было больше, чем горячего, я, стуча зубами и с вожделением думая о чашке кофе, выбрался из ванной. Скорее по привычке, нежели по необходимости, проводя расческой по коротко стриженным волосам, я зашел в кухню и понял, что кофе отменяется. Еще вчера, то есть второго декабря, я выгреб из сахарницы последний сахар.