— Да, но только в более высоком смысле. Понимаете, Сергей, мы раньше думали: для чего она, русская интеллигенция…
— И для чего же? — с желчью спросил Варфоломеев.
— Я д-думаю, что не для открытий великих, да, да, — Шнитке разнервничался и опять стал заикаться. — Я д-думаю, мы должны пойти в народ, ч-чтобы с-сохранить братство для Европы. П-понимаете, Сергей, с-сохранить святое братство, которого в мире совсем не осталось, т-только у н-нас. Да, да, не удивляйтесь, у нас, б-быть может, нет демократии, нет свободы личности, но нет и эгоизма западного, нет…
— Бросьте.
— Что?
— Бросьте писать. Мысли у вас интересные, а писать бросьте. Вся наша провинция забита чудаками, которые день и ночь чего-то пишут. Вы, Евгений, бросьте это.
— Почему? — удивился Евгений.
— Ничего у вас не выйдет, — уверенно повторил Варфоломеев.
— Да почему?
— Потому что глухомань. Не иначе как дрянь какую-нибудь напишете. Да, да, хорошие книги пишут в столицах, а здесь только дрянь.
— Но как же, вот ведь Илья Ильич тоже пишет об обитаемости миров…
— Илья Ильич тоже дрянь пишет.
— Как! — воскликнул Евгений. — Но как вы можете! Вы что же, не верите?
— Чему? В обитаемость Вселенной? Конечно, не верю. Да дело здесь не в вере. Какие к черту пришельцы, где вы их видели, что они, госпланом утверждены на следующую пятилетку?
Варфоломеев вдруг остановился. Через дорогу как раз под фонарем бежала, то и дело оглядываясь по сторонам, блестящая болотная крыса. В зубах она держала мозговую косточку. Шнитке вздрогнул и рефлекторно схватился за рукав своего провожатого.
— Крыса!
— Странно, — заметил Варфоломеев. — Чего это они разбегались, чай не весна.
Но Шнитке даже не улыбнулся. Похоже, он догадался, в чем дело, хотел сразу сказать, потом передумал, а потом все-таки не выдержал:
— Этого следовало ожидать.
— Как это следовало, из чего? — удивился Варфоломеев дребезжащему голосу Евгения.
— Понимаете, вороны вчера покинули Заставу, вот крысы и оживились мусор-то надо кому-нибудь убирать.
— Хм, действительно, вам не откажешь в логике, — похвалил Варфоломеев и тут же добавил: — Ну что ж, до свидания, Евгений Шнитке, врать не буду, мол, рад, что познакомились, я вообще не люблю знакомиться. Прощайте.
Так они и разошлись, чтобы уже никогда в будущем не встретиться. По крайней мере в этой сегодняшней жизни.
Прошло несколько дней. Варфоломеев, нет, вернее сказать, Сергеев вернулся в Южный город. Это будет еще потому правильно, что здесь, в Южном, почти никто его Варфоломеевым называть не мог. А кроме того, Сергеев совсем не то, что Варфоломеев. И дело не в том, что Сергеев звучит проще, ну, как, например, Петров или Иванов, без всяких, так сказать, намеков на кровавые события западной цивилизации. Ведь Варфоломеев вполне распространенная фамилия. Но теперь, в Южном, Сергеев был Сергеевым еще и потому, что он, в отличие от Варфоломеева, ничего не знал о Соне Пригожиной, или точнее сказать, старался о ней совсем не думать.