– Посмотри, Оскар, что ты натворил, – нахмурилась Камелия. – Почему нужно есть печенье на моем столе?
Оскар сунул в рот остаток печенья, обрушив на книги и бумаги дождь сухих крошек.
– Где ты его взял? – ворчала Камелия, стряхивая с них крошки. – В моих чемоданах овсяного печенья не было.
Оскар поднял оброненное перо Харриет и приложил его ко лбу.
– Если тебе их дает Оливер, тогда ешь их, пожалуйста, в его палатке, – серьезно сказала Камелия. – Иди сюда, Харриет, посмотрим, может, ты избавишь меня от крошек.
Она протянула птице кусочек печенья, соблазняя Харриет слететь со спинки стула и склевать крошки.
– С этого момента я строго запрещаю тебе есть в моей палатке. Я не могу работать, когда ты устраиваешь такой беспорядок.
Оскар печально посмотрел на нее.
– Руперт никогда не ест в моей палатке. – Камелия посмотрела на свернувшуюся на кровати змею. – Он выйдет, поймает хорошенькую ящерицу или жирную мышь, а потом возвращается сюда, чтобы переваривать еду. Руперт никогда не устраивает беспорядка.
– Я и не знал, что змеи настолько опрятны, – удивленно протянул низкий голос.
Камелия, задохнувшись, обернулась и увидела у входа в палатку Саймона.
– Нужно будет рассказать об этом моему младшему брату Байрону. Он пытается убедить родителей, что змеи прекрасные домашние животные, и добавит аккуратность в перечень их достоинств. – Саймон вопросительно поднял бровь: – Можно войти, Камелия? Или вы по-прежнему настроены избегать меня?
– Я вас не избегаю, – невинно ответила она, выравнивая книги и бумаги на столе. – Просто я была очень занята.
– Зареб мне сказал. Но думаю, даже в своем плотном графике вы могли бы найти время увидеть, что я наконец заставил насос работать. Больше недели я боролся с ним день и ночь. Бывали минуты, когда я опасался, что насос так и не справится с грязной водой.
Усталость в его голосе заставила Камелию оторваться от наведения порядка и посмотреть на Саймона.
Темные тени залегли под его глазами, морщины на лбу, кажется, стали глубже. Пронизанные солнцем спутанные рыжие волосы, которые так поразили туземных рабочих, теперь еще больше напоминали цветом пламя. Африканское солнце покрыло бронзовым загаром его кожу. Щетина на ввалившихся щеках свидетельствовала, что он не тратил время на еду и бритье. На Саймоне, как всегда, была мятая белая рубашка. Закатанные рукава открывали повязку на левой руке. Брюки, сильно измятые, но чистые, говорили, что Саймон перед визитом к ней переоделся.
– Простите, – извинилась Камелия, почувствовав раскаяние. – Когда я услышала, что насос наконец заработал и все радуются, я хотела броситься туда и все увидеть собственными глазами. Я была так взволнована и счастлива, я тоже хотела веселиться. И если бы пришла, наверное, попыталась бы станцевать тот смешной танец, которому Оливер учил Бадрани и Сенве.