На ней мы и провели остаток дня. Там, наверху, в шуршащей листве, у нас родился план. Завтра немедленно уходить из этих мест. Мы больше не могли выдерживать эту пытку страхом. Он нас сковывал, превращал оцепеневшие наши фигуры в какие-то мумии. Мы проклинали день, когда решили ехать в эту глушь. И шумные многолюдные московские улицы казались какой-то нереальной, фантастической мечтой.
Утром следующего дня, собрав свои вещи, захватив немного еды, мы в буквальном смысле слова рванули что было сил из этого места. В баньке остались палатка, спальники, котелки, основная часть продуктов… И записка, в которой мы сообщали нашим друзьям, что решили уехать. Дверь мы приткнули крепкой палкой.
Через пять дней натерпевшиеся страхов друзья были в Москве. А через две недели они встретились с оставившими их на том заброшенном хуторе товарищами. Те рассказали следующее. Когда они вновь попали на хутор, на месте стоянки Павла и Миши стояла мёртвая тишина. Никого не было. Они злились на Павла и Мишу, недоумевая: что же всё-таки случилось? Дверь в баню оказалась открытой настежь. В воде у самого берега лежал смятый котелок…
Войдя в баньку, они увидели страшную картину: рассыпанная вермишель, крупа, разорванные спальные мешки. А самое необычное — содержимое канистры с топливом для лодочного мотора было вылито на пол. Для этого надо было отвернуть крышку!
Собрав уцелевшее, они уплыли. Оставленную Павлом и Мишей записку не нашли…
Больше, сообщил Павел Гусев, бывать в тех местах ему не доводилось. Остались лишь память и страх, панический страх, испытанный первый раз в его молодой жизни. Испытать такое вторично не было никакого желания. Я его очень хорошо понимаю.
Ужас без причины — признак…?
В моей обширной практике посещения аномальных квартир такое также случилось впервые. Ведь это тоже был ужас как бы без причины: накатило вдруг и вроде бы ни с того, ни с сего. Смех без причины — признак известно кого. А ужас без причины — не из той ли же самой категории? Не скажу, чтобы очень уж всерьёз, но всё же, признаюсь, я испытывал некую смутную потребность, чтобы кто-то — авторитетный, уважаемый, знающий — подтвердил бы, что я действительно, так сказать, «не чайник»! Если и не впрямую; то хотя бы намёком, косвенно… Вскоре судьба подарила мне такую возможность.
Глава моей подопечной семьи как-то попросил меня показать своего сынишку квалифицированному психиатру — на всякий случай, но мне всё было недосуг. А тут я вспомнил об этой его просьбе. Психиатры уже обследовали семью в начале марта, во время первого бурного всплеска полтергейстных проявлений. Тогда приезду наряда милиции предшествовал визит бригады скорой психиатрической помощи. Как и следовало ожидать, ничего предосудительного найдено не было. «Нам тут делать нечего!» — дружно заявили врачи-психиатры и тут же отбыли восвояси. Их место занял наряд милиции. Правда, диагноз психиатров тогда мало что прояснил служителям правопорядка.