Вдруг мы услыхали громкий смех. Китайская леди миссис Ван стояла у входа в отель и желала нам доброй ночи. Мы были рады ее видеть, но муж сказал ей все же с упреком:
— Миссис Ван, стоило ли подымать всю эту историю и пугать ваших же китайских беженцев в вагоне, и это только для того, чтобы подразнить японцев? Это недостойно серьезного человека, и вас извиняет только ваша молодость.
Миссис Ван вдруг сделалась серьезной. Она перестала смеяться.
— Друзья, — сказала она, — я делала это не для насмешки над японцами. В вагоне ехал дорогой для Китая человек, который должен был попасть в Тянцзин. Я оберегала его. Я должна была отвлечь внимание от него, я заинтересовала их своей особой. Не правда ли?
— Но тот человек?
— Он уже в безопасности.
— Кто же он был? Где он сидел?
— Он был ама с ребенком.
В этот самый момент раздался какой-то звук. Все взглянули на дверь. На пороге стоял мистер Сун. Что он слышал? Когда он вошел? Увлеченные рассказом, его не заметили раньше.
Он поклонился компании и сказал своим обычным тоном:
— Я попрошу вас, миссис Чернова, об одном личном одолжении. Пожалуйста, забудьте эту историю, и пусть ни одно ее слово не будет повторено. — И он опять поклонился.
Анна Петровна вздрогнула: в спокойном лице мистера Суна она вдруг узнала аму с ребенком на руках.
Финансовое положение Семьи делалось все хуже. Как и вся страна, и они в своей скромной мере пострадали от разрушенной экономики, явившейся следствием «дружеских» японских экспедиций в Китай. Покорение Китая было дорогостоящим предприятием, и, по японским расчетам, само китайское население должно было оплачивать свое порабощение.
Лида потеряла работу, потому что магазины сократили штаты служащих. В европейских предприятиях прежде всего увольняли русских. И Петя получил предупреждение о возможном скором увольнении. В пансионе были незанятые комнаты. Счет миссис Парриш все еще не был оплачен. Никто не приходил за ее вещами. Они оставались в ее комнате, и Семья не знала, как решить: свободна ли эта комната или же занята. Петины «волонтерские» деньги (Дима называл их «военной добычей») помогли мало, так как цены подымались с каждым днем. Так война сделала свое дело: она пожрала всю, казалось бы, явную прибыль — и никто не нажился, и все пострадали. Единственным видимым трофеем в Семье были Лидины белые туфли.
Лида плакала несколько дней после того, как ее рассчитали. Она горевала, так как не было надежды найти другую службу. Но затем наступила внезапная перемена в ее настроении, она успокоилась, более того, стала очень веселой. Она помогала Матери на кухне, и лицо ее выражало счастье. Нос ее был напудрен. Миссис Парриш перед самым отъездом нашла залежи пудры и отдала все Лиде, и Лида радостно думала, что пудры ей хватит до старости. Но Бабушка уже грозила отнять пудру и запереть на ключ.