— Вам придется сейчас стрелять, — сказал я Лизе. — Бейте в мотор, если у вас пули. Если — дробь, бейте прямо по людям.
Она велела мне развернуться носом на волну (так нас меньше качало) и выстрелила. Мотор их продолжал трещать как ни в чем не бывало, пуля пропала зря. Но они, наверное, неважно почувствовали себя после этого выстрела, потому что стали вилять туда-сюда, метнулись прямо на берег, потом передумали и легли на прежний курс.
Меня охватило удивительное спокойствие. Теперь я знал: им некуда деться.
— Повторим, — сказала Лиза. Этот выстрел был удачней: сразу же Мацейс подскочил и бросил руль.
— Только не трогайте людей, — сказал я. — Раненые, они нам доставят хлопот.
— А я и не в людей, — сказала она, стреляя ещё раз, и стук мотора сразу же оборвался. Третья пуля попала, куда ей полагается. Шлюпка их, потеряв ход, так и затанцевала на воде.
Мы подошли к ним метра на четыре, и я тоже выключил мотор. Они смотрели на нас, а мы на них. Нельзя сказать, чтобы они выглядели очень веселыми.
— Здорово, Жорочка! — крикнул я. — Судьба, говоришь, — индейка, жизнь — копейка, сегодня — ты, а завтра — я?
Он усмехнулся. Лениво развалившись на руле и закинув руки под голову, он с усмешкой смотрел на меня, а шлюпка их так и прыгала с кормы на нос. Он умел играть в хладнокровие, а я — нет. Вся моя ненависть к этим людям вырвалась наружу.
— Может быть, мы расцелуемся на берегу? — сказал он.
— Подлец ты, — сказал я.
— Тише, Женя, тише, — забормотала Лиза. — Какой сейчас может быть разговор с ними?
Шлюпки наши так и плясали. Мы вверх, они вниз, мы набок, и они набок.
— Ваша дамочка, — сказал Мацейс, — продырявила нам оба борта навылет. Вы располагаете пустить нас ко дну или отведете на берег?
— Заткните чем-нибудь пробоину, — сказал я. — Снимайте пояса и вяжите концы.
Я велел Лизе снять ружейный ремень, снял свой пояс, связал и один конец перебросил в соседнюю шлюпку, другой закрепил у себя на корме. Мы пошли к берегу, а они тащились позади нас на буксире.
Все обитатели лагеря, почвовед, больной ботаник и Иван Сергеич, наш лодочник, ждали нас на берегу. Они, конечно, не слышали выстрелов, но видели в бинокль всё, что происходило на озере.
Мацейс и Шкебин сошли первыми. Я отвязал ремни, на которых держалась шлюпка, и потребовал, чтобы они заложили руки за спину. Ремнями я скрутил им руки до локтей.
— Я протестую против такого обращения! — крикнул Мацейс. — Вас будут судить за эти штучки.
— Брось, — вполголоса сказал Шкебин. — Брось, Жора, чего тут? Кончен бал.
С той самой минуты, как мы подошли к их простреленной шлюпке, он рта не разжимал, и это были первые слова, которые я от него услышал.