Над свежими снегами, завалившими стойбище, над березниками и холмами вставал рассвет. По реке ветерок выстилал серебристый туман. А над стойбищем уже раздавались обычные звуки утра. Лаяли нетерпеливо собаки, предчувствуя выход в тайгу. Кричали пастухи, пригнавшие с ночной кормежки оленей для отъезжающих в тайгу охотников.
Лишь взойдет солнце, обласкает настывшую землю, как от стойбища во все стороны тронутся охотничьи нарты. У каждого из охотников есть свое заветное место в тайге, свои мечты и удачи. Они будут гнать оленей, торопиться. В песнях своих на этом долгом пути они прославят тайгу, осчастливят себя соболями, белками, выдрами. О добыче и геройстве песни эвенка. Ничего, что они однообразны, -- в них его сокровенные думы.
Старики, дожидаясь, когда сын Улукиткана Басиль (*Басиль -- сын Улукиткана от второй жены) приведет во двор оленей, пили чай.
Распахнулась дверь. В избу вбежала внучка Улукиткана Светлана.
-- Доброе утро! -- задорно крикнула она и, увидев Уйбана, подошла к нему.
-- Ты дедушку пришел провожать?
-- Ага.
-- Лучше бы уговорил его не ехать на охоту. -- Она понизила голос. -Он нас не слушает. А в его годы долго ли до беды! -- Явно пересказывала слова кого-то из взрослых.
-- Беду кликать не надо. -- Уйбан поймал в свои ладони холодную руку Светланы и стал тихонько гладить ее, согревать. -- Пусть едет. В тайге ему легче дышать.
Улукиткан вышел на крыльцо, взглянул на стеклянное небо, на холодную заречную тайгу, на синие дали, залитые утренним светом, и его снова с небывалой силой потянуло в тайгу, в дорогу. И никакие доводы разума уже не могли заглушить в нем этот могучий зов природы, привычку кочевника.
Басиль привел двенадцать упряжных оленей и двух учагов. На них они уедут в далекую тайгу, будут кочевать по падям, по всхолмленной Аргинской равнине, тропить соболей, гонять сохатых, брать медведей из берлог. И, вернувшись к весне в стойбище, они подытожат, о чем мечтали, отправляясь на промысел, и чего добились.
Басиль позвал отца.
-- Посмотри оленей, выдюжат или какого обменяем?
Улукиткан спустился с порожка, подошел к оленям, осмотрел их, ощупал спины: ничего не скажешь -- на них можно далеко аргишить.
Серебристый туман на реке качнулся, тронулся и начал таять в морозном воздухе.
Улукиткан с Басилем вывели свои упряжки на улицу. Выстроили в ряд. Впереди олени старика. У него никто из родных никогда не оспаривал права и места впереди идущего. Все верили, что Улукиткан не утратил еще чутья пути. Провожающие тоже высыпали со двора на улицу. Только Уйбан не сдвинулся с места, точно прирос к бревну. Сидел одинокий, никому ненужный.