Аккуратно записав все это, положил ручку и перечитал написанное.
— Бред сумасшедшего. Ничего этого нет, не было и не будет, потому что как это может быть, если я об этом знаю. Раз знаю, зачем я буду махать как дурак острым топором, чтобы порезать себе руку. Или, к примеру, взять Татьяну. Зная её характер и то, что прожив одиннадцать лет, мы разойдемся, я вряд ли на ней женюсь, даже если встречу. Впрочем, мы не так уж и плохо прожили эти одиннадцать лет. Во всяком случае, после того как тесть с тещей получили однокомнатную квартиру, и мы остались втроем, мы три, нет четыре года, прожили очень даже ничего. Татьяна умела неплохо готовить, в квартире всегда был полный порядок и народ, который у нас бывал в гостях, всегда это замечал, особенно моя мать, которая хотя и не часто, но все же бывала на днях рождения. Ну и потом, в постели, Татьяна была тоже очень даже ничего. Воспоминания вновь увели меня к тому времени, когда Пашка был еще маленький, и ссор между нами почти не было. Мне вспомнилось, как однажды, когда мы вернулись со дня рождения её мамы, Пашку оставили ночевать у них, а сами возбужденные алкоголем, и, находясь в отличном расположении духа, занялись любовью и так разошлись, что легли спать только часа в три ночи, а потом проспали почти до обеда, чем напугали тещу, которая все утро звонила нам, а мы не слышали звонка, чем очень её взволновали. На вопрос, что случилось? Татьяна сказала, что мы утром пошли якобы на рынок, а потом прошлись по магазинам. Я слышал, как она загибает, почему мы не слышали телефон, а сам уже гладил её, ощущая, как она начинает возбуждаться и, не дожидаясь, пока она кончит разговаривать по телефону, осторожно рукой двигаю её вперед, чтобы самому удобнее устроиться сзади.
— Странно, эти и другие картины, почему-то как живые встают перед глазами. Или, например, очень четко помню, как мы ездили за грибами, незадолго до смерти отца. Лес, тишина, ощущение, что птицы еще спят. И действительно, раннее утро, часов пять, роса и грибы. Один за другим, то белый, то подосиновик. Мы идем почти рядом с отцом, беседуем, а мать то и дело окликает нас, а мы в ответ ей, — Ау мы тут.
Вслед за этим в памяти стали всплывать одна за другой картины из прошлого. Командировки, цех, люди, их голоса, слова, фразы и даже интонации, с которой они были сказаны. Похороны отца, а затем матери, болезнь, и снова люди и события. Все менялось как в калейдоскопе, и чем дольше я думал об этом, тем быстрее наслаивались воспоминания друг на друга, словно боялись не успеть. Они летели, чередуясь в совершенно непонятной связи между собой, во времени, когда они произошли и степени важности.