Император Эоней не любил этот кабинет. Он был слишком огромен, помпезен и холодно-неуютен. К тому же во время похорон отца юному императору пришлось провести в нем две не очень приятные ночи, и, видимо, его подсознание до сих пор связывало это место с теми тягостными и утомительными часами, но уже без того странного ощущения всевластности и величия, которое поддерживало его все долгие недели траурных церемоний и еще около недели после коронации. А потом исчезло без следа. Однако в Садах Эоны, которые разбил его отец почти сорок лет назад в честь свадьбы со своей последней, самой любимой женой, спустя десять лет после столь знаменательного события ставшей матерью Эонея, больше не было помещения, где император мог бы уединиться, не бросая вызов традициям и дворцовому протоколу. И главное, чтобы оно было столь же защищено от посторонних глаз и ушей. Так что приходилось довольствоваться тем, что имелось. К тому же он уже давно научился мелким уловкам, которые не давали вызывающему великолепию кабинета слишком уж портить ему настроение.
Тем более что сейчас на это не было времени.
Император слегка поджал губы и бросил взгляд на собеседника, который сидел с противоположной стороны роскошного стола размером с королевскую кровать, вырубленного из цельного кристалла сапфира. Тот был высок, массивен, роскошный придворный мундир сидел на нем как влитой, а лицо являло миру великолепно сбалансированную смесь преданности, почтительного внимания и служебного рвения. Но император не принадлежал к числу людей, которые восприняли бы это выражение лица слишком уж всерьез. Лорд-директор департамента стратегических исследований был одним из двух человек, чье слово на протяжении трех лет, прошедших с момента коронации, весило даже несколько больше, чем слово двадцатисемилетнего императора. Эоней исподтишка бросил взгляд на лорда Эйзела, уж тот-то не позволит себе отвлекаться на тени прошлого. Насколько император помнил, Эйзел был младшим сыном лорда Эттерея-Эстора, главы боковой линии ветви Эттереев, основным достоянием которых была безупречная родословная. Так сказать чистая, незамутненная голубая кровь. Он начал службу семьдесят два года назад, еще при отце Эонея, в чине приципа-оруженосца, а в должности лорда-директора пребывал уже двадцать восемь лет. Смешно было сомневаться в том, что за свою долгую жизнь он успел повидать целую кучу намного менее удобных помещений. Так что у лорда Эйзела должен был бы давно выработаться иммунитет. Тем более что у императора были все основания считать, что этот кабинет он посещал намного чаще, чем сам Эоней. Император тихонько вздохнул и, сделав усилие, вновь сосредоточился на том, что излагал ему лорд-директор спокойным, размеренным голосом, так не соответствующим содержанию его речи:
