А ить банницу-то святой водой не выльешь, молитвой не возьмешь, ладаном не выкуришь… Поп с кадилом пошел, да попадья догнала, за бороду назад развернула, «кобелем» охаяла прилюдно! Пропадай народ честной, хоть в баню не ходи, за так чешись…
В ту пору шел вдоль околицы казак. То ли с походу военного, то ли по делу служебному, ну и заглянул под вечер в сельцо: водицы испить, калачей откушать, а повезет, так и ночлегом разжиться. Сам видный да крепкий, кулаки что репки, из-под фуражки чуб, в речах не груб, бровь полумесяцем, на храм Божий крестится — наш человек, стало быть…
Приняли его, отчего ж не принять, ночлега-то, поди, с собой не возят. Накормили, напоили, а он возьми да и заикнись — дескать, неплохо бы и в баньку с дороги. Объяснили ему люди добрые, мол, дорога-то в баню нахожена, да здоровьице не дороже, а? Ну и, знамо дело, рассказали прохожему про свою напасть. Посмурнел казак, разобиделся:
— Это как же вы в своем-то дому нечистой силе баловать дозволяете?! Я ужо банницу вашу ногайкой отважу! Будет знать, где гулять, где зад заголять, нехорошая… женщина. Ну-кось, ведите меня туда да бутыль с собой самогонную лейте, покрепче да поядренее!
Всем селом казака отговаривали, все боялися — вдруг да и впрямь передумает?! Хоть невелика надежда, да и она сердце греет — хужей-то все одно некуда… Вот зашел казак в баньку проклятую, истопил ее как следоват, бутылю открыл, весь как есть разделся, на полок полез. Тока-тока парку подпустил, как вдруг выходит прямо из пара энтова распрекрасная молодица, одной косою и прикрытая. Зыркнула очами зелеными: сидит на полке казак — усы густые, глаза простые, собой интересный, явно не местный, сам в чем мать родила, но все при делах…
— Ане потрешь ли ты мне спинку, мил человек?
— Отчего ж не потереть, — казак ответствует. — Вот тока веничек помоложе выберу…
А банница к нему уж и задом крутым клонится, истомилась, извздыхалась, извертелася вся. Взял тогда казак самый что ни на есть длинный веник березовый, опрокинул самогон в шайку банную, да к молодице в нужной позе и пристроился. Уж она-то рада! Думает в пять минут умотаю дурачка, живым не уйдет.
И пошла промеж них такая полюбовность приятственная, что и слов обсказать нет — тока зависть одна. Банница и так, и вот так, и в присядку, и в гопак! И где смело, где умело, что успела — все посмела! Однако ж время идет, а казак-то с усталости не падает… Чем надо, движет, тяжело не дышит, особо не старается, с ритму не сбивается, от дела не косит и пощады не просит! Час, другой да третий — стала уставать чертовка банная…