Анна не знала, как долго она лежала там; ее старое коричневое платье промокло. Когда ее рыдания стихли, полуденное небо затянули облака. Она, опираясь на обе руки, встала в коленопреклоненную позу, а потом поднялась на ноги. Она пошатнулась, но удержала равновесие. Одна рука держалась за стену сада для поддержки. Она закрыла глаза и сделала глубокий вдох. Затем подняла лопату.
Скоро она пойдет домой и расскажет матушке Рен, что у нее больше нет работы. Она останется в одиноком доме сегодня ночью и на тысячи ночей после этого за всю оставшуюся жизнь.
А сейчас она просто сажала розы.
Фелисити приложила ткань, смоченную фиалковой водой, себе на лоб. Она удалилась в маленькую утреннюю комнату, место, которое обычно приносило ей некоторое удовлетворение, особенно когда она думала о том, сколько стоило навести в ней новый блеск. Цена одного только парчового диванчика канареечного цвета покрыла бы расходы на еду и одежду семьи Рен в течение пяти лет. Но в тот момент ее голова просто раскалывалась.
Дела шли неважно.
Реджинальд слонялся по дому и стонал, что у его призовой кобылы случился выкидыш. Чилли уехал обратно в Лондон в дурном настроении, потому что она не рассказала ему об Анне и графе. И этот самый граф оказался раздражающе туп на званом вечере. Определенно, большинство мужчин, которых она знала, имели те или иные пробелы, но она не представляла, что лорд Свартингэм такой тупица. Мужчина, казалось, не понял, на что она намекала. Как ей убедить его заставить Анну молчать, если он слишком глуп, чтобы понять, что его шантажируют.
Фелисити вздрогнула.
Не шантаж – это звучало слишком неуклюже. Стимул – вот так лучше. У лорда Свартингэма был стимул остановить Анну, чтобы она не болтала о прошлых грешках Фелисити по всей деревне.
В этот момент хлопнула дверь и младшая из двух ее дочерей, Синтия, прискакала в комнату. За ней следовала ее сестра, Кристина, более умеренным шагом.
– Маман, – сказала Кристина. – Нэнни говорит, что мы должны получить твое разрешение, чтобы пойти в лавку сладостей в городе. Можно?
– Палочки из перечной мяты! – Синтия прыгала вокруг диванчика, на котором лежала Фелисити. – Лимонные леденцы! Рахат-лукум! – Странно, но младшая дочь очень во многом напоминала Реджинальда.
– Пожалуйста, прекрати это, Синтия, – сказала Фелисити. – У маман болит голова.
– Я сожалею, маман, – ответила Кристина без тени сожаления в голосе. – Мы уйдем, как только получим твое разрешение. – Она лукаво улыбнулась.
– Мамино разрешение! Мамино разрешение! – пропела Синтия.
– Да! – сказала Фелисити. – Да, у вас есть мое разрешение.