— Зато я уверен в одном, — заметил капитан Георгиу. — Ваше настоящее лицо уже известно Абверу, и его агенты решили убрать вас.
— Вероятно, такой вывод можно сделать из всего происшедшего… И всё-таки…
— Что всё-таки?…
— А разве не подумали бы агенты Абвера о том, что они могут таким образом сами себя разоблачить?
— Необязательно, если бы им удалось осуществить свой замысел.
— Вы имеете в виду то обстоятельство, что исчезновение одного солдата никто не стал бы приписывать гитлеровским агентам?
— Совершенно верно!
— Конечно, я был бы не единственным солдатом, пропавшим без вести. Такое случалось не раз. Одни удирали к врагу, другие пытались вернуться домой, третьи…
— Третьих отправляли на тот свет хортисты.
— Было и такое. Но так как я не тот, за кого себя выдаю, то вы бы не поверили ни одной из этих трех причин моего исчезновения.
— Нет, конечно! — вынужден был согласиться капитан Георгиу.
— Вот видите. Одно из двух: или гитлеровская разведка знает обо мне — и в таком случае у нее не было никакого резона ликвидировать меня таким образом, чтобы вызвать тревогу Второго отдела, — либо они совершенно не знают, кто я такой.
— Тогда как же вы объясните всю эту историю?
— Вот этого-то я пока еще и не могу объяснить.
До рассвета люди, посланные лейтенантом Тымплару, производили обыски по всей деревне. В каждом доме перевернули всё от погреба до чердака. Однако Катушка и ее сообщники словно сквозь землю провалились.
И меньше всех был этим удивлен и огорчен сам Уля Михай.
Незаметно подкралась темнота. Заканчивался уже третий день пребывания Ули Михая в санчасти штаба дивизии. Старшина Панделеску Мишу, санитар и писарь санитарной службы дивизии, называл это важно «госпитализацией». Но от пышных слов Уле не становилось легче. Он смертельно скучал.
Однако, как ни тоскливо было одиночество, Уля, спасаясь от необходимости поддерживать беседу со старшиной Панделеску, всё время притворялся спящим. Старшина же, не теряя надежды увидеть Улю бодрствующим, каждые пять минут просовывал голову в дверь.
Внимание старшины Панделеску к Уле Михаю было беспредельным и совершенно выводило из себя капрала. Уля никак не мог понять душевного состояния Панделеску, которому не так уж часто выпадал случай ухаживать за больными. «Госпитализация» Ули возбудила всю его неукротимую энергию, не находившую выхода в скромной деятельности писаря санитарной службы дивизии. Да и то сказать, никто бы не посмел назвать Улю Михая обычным больным. С тех пор как его поместили в санитарную часть, сюда началось настоящее паломничество.