– Это слишком опасно, Роб.
– Не понимаю.
– Из-за ее диабета.
«Мы не знаем, сколько проживет Сара». Джеффри Адамсон хотел было сказать это своему прекрасному тринадцатилетнему сыну, но передумал. Возможно, для тринадцатилетнего мальчика это слишком горькая правда. Кроме того, это была правда, с которой не все было ясно.
Все врачи с этим соглашались. Жизнь Сары была непредсказуемой. Она зависела от того, когда разовьются осложнения и как быстро они станут прогрессировать. Врачи говорили о «когда», а не о «если». Хотя многие специалисты расходились во мнении по нескольким важным аспектам диабета Сары, включая даже то, насколько строго следует контролировать девочку, все они соглашались с тем, что у нее тяжелая форма заболевания. Они мягко предупреждали Адамсонов, готовя их к неизбежному.
– Что-то случилось?
– Нет. – Джеффри задумчиво улыбнулся. – Сара чувствует себя хорошо.
«Нет, не хорошо! Разве ты не видишь, как она одинока? Она чахнет здесь, одна в своей клетке. А может, умирает». Роб поежился при мысли об этом. Это было его личной, тайной тревогой. А вдруг Сары уже не будет в живых, когда он приедет домой на Рождество? Повинуясь импульсу, Роб решил, что не вернется в академию. Но понял, что это именно то, что все делают с Сарой, – затаив дыхание следят за ней и ждут, когда она умрет.
– У Сары даже нет специального браслета, – печально пробормотал Роб.
– Он ей не нужен. Рядом с ней всегда находится человек, который знает о ее диабете, – сказала Шейла в ответ на возникшее, казалось бы, ни с того ни с сего замечание Роба.
– Но так нельзя, неужели ты не понимаешь?
– Прошу прощения? – резко бросила Шейла.
Роб вздохнул. Пускаться в философскую дискуссию было бесполезно. Бесполезно и опасно. Речь шла о свободе Сары, но Роб мог заговорить и о своей собственной свободе, об опасном внутреннем чувстве, которое заставляло его задумываться над тем, действительно ли он хочет провести свою жизнь на Уолл-стрит.
– Руководство и учителя в школе и, уверен, в академии в высшей степени ответственные люди. Они будут внимательно следить за Сарой. А еду ей можно готовить здесь. Спросите ее сами! Может, я ошибаюсь. Может, она и не захочет этого.
Когда Шейла и Джеффри спросили Сару, хочет ли она пойти в школу, она расплакалась: это были слезы радости. Слезы Сары потрясли всех. Сара никогда не плакала, даже когда в ее нежную кожу втыкали иголки.
– Я буду ждать от тебя писем, – сказал Саре Роб накануне возвращения в академию.
– О чем? – с воодушевлением спросила она.
– О людях, с которыми ты познакомишься. Я хочу знать все об этих людях, как они выглядят, о чем думают.