А девчонка не проста. Учитель рассказывал? Интересно, чему ещё он научил свою подопечную.
– Моё тело родилось с ней.
– Но это означает...
– Моя матушка отмечена печатью. Поэтому нам не нужны браслеты, чтобы получить покровительство мэнора. Мы и так его части.
– Части? Но это же... Это... самое настоящее рабство!
Рабство? Да, в какой-то мере. Но входя во владения повелительницы, мы получаем больше, чем отдаём. Что можно взять у нас, кроме наших жизней? Только души. Но никто не требует отдавать, не получая достойной платы. Мы просто заключаем своего рода договорённость. И выполняем каждый свои обязательства. Выполняем полностью, без увёрток и уловок.
Я смотрю в возмущённые глаза Сари и мягко поясняю:
– Не надо бросать столь тяжкие обвинения, hevary. Кто-то всегда будет хозяином, а кто-то слугой, так устроен мир. Я принял свою судьбу и вполне ею доволен. Другой всё равно не предвидится, так зачем же ненавидеть то, что есть?
– Хочешь сказать, что... любишь свои оковы?
Почему она так рассердилась?
– Разве это оковы? Я вполне свободен. У меня есть дом, служба, семья.
– Но ты не можешь отсюда уехать, верно?
Может, мне тоже стоит начинать сердиться?
– Почему это? Могу. Только зачем? Мне нравится Нэйвос.
– Или он нравится твоей... повелительнице? Ей удобнее, чтобы ты был здесь, да?
– Hevary, я вынужден прекратить разговор, даже если нарушу этим обязанности хозяина. Некоторые вещи существуют только для меня и моей повелительницы, и нет никакого смысла обсуждать их с кем-то ещё.
Встаю и направляюсь к выходу. Спиной чувствую тяжёлый недовольный взгляд Сари, но как бы меня не расстраивало негодование девчонки, не могу ей помочь. Ничем...
– Вы желаете, чтобы я отправился в Нэйвос?
– Тэллор, Вам не к лицу эта угрюмая покорность.
Она, как всегда, спокойна, почти бесстрастна. На безупречно очерченных губах присутствует лишь вежливая улыбка, не означающая ровным счётом ничего. Даже того, что могло бы хоть чуть-чуть согреть моё сердце. Даже того, что меня рады видеть. Я чувствую это в песне дома, в звоне сквозняков, натянутых, как струны, во всём, кроме... Сэйдисс, чей контур замкнут намертво. С начала времён.
И всё же, до каких пор она будет напоминать мне то, что хочется забыть навсегда?!
– Волей Хаоса я больше не ношу это имя.
Лазурно-голубые глаза жемчужинами прячутся в раковинах смежённых век.
– Есть ещё и моя воля.
Слова не падают к её ногам, а подхватываются потоком воздуха, летят в мою сторону и шершавыми кошачьими языками касаются груди, без труда проникая сквозь одежду. Касаются, тревожа дремоту печати, покоящейся в глубинах тела. Моего тела? Да, теперь уже полностью моего. И не остаётся ничего иного, как склонить голову, признавая чужую власть.