- Ну-те вас, - отмахивается Марья Андреевна, пряча под старомодную шляпку седые букольки, - до утра-то я хуже страхов натерпелась бы за старика моего, если бы застряла в такое время в Соломбале. И так мост едва проскочить успела. Спасибо вот товарищу, фамилию, простите, не знаю…
- Вильнер, - подсказывает Марк Осипович.
Марья Андреевна слегка кивает головой в его сторону.
Софья Моисеевна живо оборачивается к нему.
- Садитесь, - говорит она приветливо. - Что же вы стоите? - и придвигает гостям стулья.
Марья Андреевна садится и раскрывает плоскую накладного серебра коробочку. В ней махорка и аккуратно нарезанная тонкая бумага. По узким печатным строчкам на уголках листков в них легко опознать обрезки прокладок из энциклопедии Брокгауза и Эфрона. Длинные сухие пальцы ловко скручивают шелестящую бумагу. Костистое, строгое лицо Марьи Андреевны заволакивается желтым кружевом дыма.
- Господи - восклицает Софья Моисеевна. - У меня дырявая голова! Илюша, - она поворачивается к сыну, - что же ты молчишь? Вы знаете, - она поворачивается к Марье Андреевне, - мы же сегодня имели письмо от вашего Мити.
Марья Андреевна выпрямляется. Лицо её становится ещё строже. В глазах её радость и ревность.
- Негодник! - говорит она с расстановкой и делает страшную затяжку.
Она старается казаться бесстрастной, но радость прорывается наружу. Сухие тонкие губы раскрываются, как цветок. Табачный дым густо и медленно всходит к потолку.
Глава десятая. ДАЛЬШЕ ПОЕЗД НЕ ИДЕТ
Алексей Алексеевич недолго оставался в одиночестве. Боровский вскоре вернулся и с порога отрапортовал:
- Кексгольмского гренадерского полка поручик Боровский! Полагать налицо! Зачислить на довольствие!
Алексей Алексеевич поднял голову, и живые глазки его застыли. Перед ним и в самом деле поручик - несомненный, доподлинный. Никаких следов косоворотки, чертовой кожи и прочих признаков штатского бытия, словно он родился в военной форме.
- Боже мой! - пролепетал Алексей Алексеевич. - Это вы?
- Несомненно, - засмеялся Боровский, - и в гораздо большей степени я, чем это было полчаса назад, да и вообще последние полтора года.
Он прошелся по комнате. Походка была размашиста и неровна. Глаза поблескивали азартно.
- На дорожку, - сказал он, подходя к столу и наливая рому себе и хозяину. - Ну-с?
Он поднял рюмку. Алексей Алексеевич протянул руку к своей.
- За удачу! - сказал Боровский и опрокинул рюмку в рот. Налил новую и выпил снова. Потом отошел, сел в старую качалку и закурил.
Алексей Алексеевич глядел на него во все глаза. Боровский продолжал курить и поглядывал на часы. Было без двадцати двенадцать.