Была там песчаная коса, и камни тоже, а вот никакого рюкзака они не нашли.
– Он зовет. Откликаются. Разговор. Шантаж. Отдать карту... книгу, он хочет получить книгу. Она не отдаст. Хранит. Давно хранит.
На лбу Аэлиты сквозь толстый слой грима проступил пот, а под складками балахона судорожно вздымалась грудь.
– Отдай. Нет, нет, нет... не верь. Не она. Сзади. Удар. Больно! Живой еще. Ползти, бежать... опять удар. И еще. А это смерть. Страшно умирать... почему ему так страшно? Там вечность, там покой. Позволить уйти... простить. Уходит, тот, который убил. Смеется она, получила желаемое. Гроза. Дождь. Человек. Пришел. Рюкзак забрал. Зачем ему пустой? Уходит... правильно, бежать ему. Но поздно, заметила, узнала, не отпустит. Пусть не сейчас, но все равно, он ведь близко, слишком близко к озеру. Глупый человек. В прошлое лезет...
Аэлита вдруг открыла глаза, покачнулась и начала медленно заваливаться на левый бок. Шукшин успел подхватить, положить на пол, прежде чем девушку скрутила судорога. Тело ее, выгнувшись дугой, окаменело на мгновение, потом опало, затряслось, забилось, ударяясь головой о ламинат.
– Помоги! – рявкнул Шукшин, пытаясь сообразить, что делать. – «Скорую»!
– Нельзя! Это дух нисходит...
– Это эпилепсия, идиот. «Скорую»...
Изо рта провидицы пошла пена, глаза закатились, а руки похолодели.
– «Скорую»!
– Она уходит вслед за Женей. Она тебя ждала, чтобы рассказать. – Грузданов встал, воздел руки к потолку, и забормотал нечто невнятное. Антон Антоныч, выругавшись, полез за мобильником, но прежде чем успел набрать номер, приступ окончился, девушка, вытянувшись стрункой, застыла.
– Умерла? – Грузданов воззрился на неподвижную фигуру с любопытством и еще, пожалуй, надеждой.
– Дышит. – Шукшин несколько раз проверил и пульс, и сердцебиение. – Помоги перенести. Где у нее тут спальня?
– Нельзя... нельзя осквернять присутствием...
– Следствию – можно, – Антон Антоныч кое-как поднял провидицу, которая, несмотря на кажущуюся хрупкость, оказалась дамочкой увесистой. Ну ничего, дышит – уже хорошо, а очнется – будет еще лучше, тогда-то Шукшин и поговорит с нею и про рюкзак, и про человека, его унесшего. И много еще о чем поговорит... потому как не верит Антон Антоныч в сверхъестественное.
Карету дед Игнат заприметил издали, когда та еще только-только вышла на горбатый мост, поставленный в том годе вместо старого, паводком снесенного. Перед мостом-то и остановилась. Знамо дело, тот хоть и добротно сколочен, но неширок, для конного и пешего в самый раз, а вот если с телегою или паче того – каретою, то тут и затруднения возникают. Слез с козел возница, соскочил с запяток служка толстый, неповоротливый, а последним, уже из самого экипажа, вылез господин виду чудного.