Сам выволок на гноище, как падаль.
О, Господи, разверзни, расточи,
Пошли на нас огонь, язвы и бичи.
Германцев с запада, Монгол с востока,
Отдай нас в рабство вновь и навсегда,
Чтоб искупить смиренно и глубоко
Иудин грех до Страшного суда!
(23 ноября 1917. Коктебель)
Там разница между «вариантами» — примерно 60 лет, здесь — меньше месяца.
Разные времена. Разные места. Разные люди — и вдруг: одно и то же. Почти.
Отдаю себе отчет в том, что примеры такие — исключительные. Важнее другое (без чего абсолютно непонятно и первое): все гении художественные, все таланты — да на самом-то деле все люди, каждый человек — сталкиваются с этим триединством: 1) жизнь, 2) смерть, 3) тайна…
Все мы независимо от способностей, национальности, возраста только вокруг этих трех сосен и блуждаем. Не хотим на них смотреть, хотим. Смотрим, не смотрим, все равно вокруг них ходим. Вся мировая литература, вся мировая философия, вся мирская жизнь обыкновенного человека…
Но отсюда же и следует не только неизбежность, но и абсолютная необходимость «одинаковых дум», «одинаковых чувств» — стало быть, и одинаковых, в конце концов, выражений этих мыслей и чувств, иногда до буквальности.
Ну почему гениальные творения Пушкина, Моцарта, Гойи, Микеланджело вдруг, ни с того ни с сего, заставляет нас рыдать, мучиться, вспоминать себя? Почему?
Да потому что есть, осталась в нас еще какая-то струна, одна, пусть одна струна, которая вдруг напрягается. Опущенная, вялая, откликается на призыв этой, другой струны гения и вдруг начинает звучать с ней в унисон. Стало быть? Стало быть, не все потеряно, стало быть, эта струна — есть, стало быть, ей нужно только напомнить ее самое — звучание ее, такое же извне, чтобы она откликнулась, зазвучала, себя вспомнила…
Если тебя потрясает произведение гения, что это значит? Это значит только одно: ты ему, гению, конгениален. Значит, он в тебе возродил твою гениальность, о который ты забыл, о которой, может быть, ты и не знал и которая вдруг откликнулась на забытое и, может быть, даже тебе неизвестное.
Гойя, Пушкин, Достоевский… да каждый из нас, из вас — жили этим, переживали это… но одни пережили и выразили все это до конца, а другие — забыли или даже не знали. И вдруг вспомнили и узнали.
Художник — это вовсе не профессия и даже не только призвание.
Великий художник — это человек, напоминающий нам о том, кто мы есть на самом деле. Художник — это сущность цельного человека. Цельного. Нерасколотого.
Отсюда — религиозная сущность искусства: единение.
А на чем можно единить людей? На художественности, т. е. на цельности, т. е. на нерасколотости, на единении единицы со всем родом человеческим.