Вероятно, что-то можно найти на этот счет, особенно у Чюрлениса: у него, может быть, как ни у кого из художников, живопись кажется «переводом» с языка музыки и наоборот; у него, как ни у кого, видишь музыку и слышишь живопись.
Догадываться, какому другому виду искусства ближе всего вид данный, какому писателю роднее всего, какой композитор, живописец и т. д. (даже если они друг друга не знали, тем более если знали).
Данте — Микеланджело… Микеланджело — Моцарт («Страшный суд» — «Реквием»)…
И не случайна же буквально страстная тяга Достоевского к прозаическим рассказам о замыслах картин, опер…
Каким счастьем, наверное, для Пушкина было узнавание себя в Моцарте.
Достоевский и Апокалипсис
Есть четыре способа исследования, познания:
I. Когда неизвестно «дано» и неизвестен «ответ».
II. Когда известно «дано» и неизвестен «ответ».
III. Когда неизвестно «дано» — зато известен «ответ».
IV. Когда известны и «дано», и «ответ».
Обычно мы имеем дело с тремя первыми задачами (особо: искусство, литература и наука); художник делает для себя неизвестными и «дано» и «ответ», и чем больше ему неизвестны то и другое, тем сильнее он нас поражает. Самый классический пример — тот же Достоевский: работа над «Преступлением и наказанием», над «Бесами», над «Подростком»… И может быть — самый сильный пример, — над «Идиотом». Ср. А.И.С. «Красное колесо». Я — ему в Вермонте: «Достоевский никогда не знал “ответа”, а вы здесь — знали… Отсюда: абсолютно неизбежна подгонка решений под ответ…». Его ответ: «Вы сами не знаете, как правы. Я знал, что Россию не спасти…».
Но в том случае, который я хочу предложить вашему вниманию, абсолютно особый, четвертый: нам известны и «дано», и «ответ»… Но мы… мы вопиюще не считаемся ни с тем ни с другим…
Есть два главных факта, факта небывалых, чудовищных:
1. Нарастание смертельной угрозы человечеству… Человечество стало смертным (не только человек, но и человечество). При том, каким оно нам дано, при том, каким мы даны себе, — человечество обречено, если оно не совершит подвига духовного спасения.
2. Но это-то и не осознается. Это-то и не доходит… Осознается только единицами (Леонардо, Ламарк, Достоевский, 10—20-е годы ХХ века… Римский клуб…).
Но главное, самое главное «дано» и самый главный «ответ» давным-давно нам известны — по Апокалипсису.
Достоевский сумел это известное «дано» и этот известный «ответ» снова сделать неизвестными и решить — художественно — эти две взаимосвязанные задачи.
Только сейчас нас поражает, начинает обжигать его мысль-молния: «Бытие есть только тогда, когда ему грозит небытие, бытие только тогда и начинает быть, когда ему грозит небытие».