Здесь в снах тоже снится время…
«Идиот»
Начало — 27 ноября (среда). С 9 утра до полуночи. Всего один день (двести страниц!).
Продолжение через полгода. Еще девять дней.
Один день в ноябре и 9 в июне следующего года…
«Подросток»
Тринадцать дней. 19 сентября — 3 декабря (при этом: «пролетаю два месяца» — уточнить цитату; да еще — 9 дней беспамятства).
«Братья Карамазовы»
Реальное время — 1866 год (середина 60-х), отсюда, кстати, следует, что Раскольников и Иван Карамазов примерно в одно время были в Петербурге, писали свои статьи и, стало быть, могли встречаться и читать друг друга.
Эпилог — первая декада ноября.
Всего — 10 дней.
Просчитать под этим углом зрения (как с «вдругами» — «вдруг» ведь это своего рода единица художественного времени) все произведения Достоевского. Какая здесь закономерность?
Сравнить — под этим же углом зрения — Достоевского с другими писателями от Пушкина до Толстого.
Связать: мою главную предпосылку для начала работы с «кувшином Магомета».
«Кувшин Магомета». Магомету явился архангел Гавриил и забрал его с собой. В этот момент опрокинулся кувшин… Они облетели весь мир. Были у Бога, а когда вернулись кувшин все еще падал, и его можно было подхватить (вот, кстати, вероятно, образное предчувствие, чувственное художественное открытие будущего закона относительности — зависимость растяжения времени от скорости движения.).
В примечаниях к тридцатитомнику довольно убедительно выяснено, что источником этой легенды для Достоевского послужил В. Ирвинг.[223]
Но Достоевский читал и сам Коран. Не мог ли взять оттуда?
Однако насчет связи.
Главнейшей предпосылкой начала работы над пониманием художественного произведения (наверное, любого, и, кажется, над произведениями Достоевского в особенности) является такое его прочтение, прослушивание, проглядывание, такое его знание, при котором достигаешь предельной скорости облета, когда в одно мгновение можешь увидеть, услышать, прочитать, можешь обозреть и все целое, и все до единой малейшие детали — абзацы, мазки, ноты, когда время как бы распластовывается в пространстве и даже как бы исчезает, так что можешь опрокинуть свой кувшин, все увидеть, услышать, прочитать и, вернувшись, успеть поставить кувшин на место.
Сравнение с музыкой, с музыковедением — очень плодотворно. Именно музыка особенно наглядно демонстрирует таинственную природу времени: в ней, музыке, как бы «по определению», отсутствует пространство, но в ней же — тоже особенно наглядно — демонстрируется превращение времени в пространство, распластовывание времени в пространстве: ведь когда знаешь наизусть, любишь какое-нибудь музыкальное произведение, то при первом звуке его (а иногда даже при одном его названии) мгновенно представляешь себе и в целом, и в мельчайших деталях, заранее знаешь развитие каждой ноты, все переходы, контрапункты… Начинаешь как бы уже не просто слышать его, но и видеть. См. Малер, Вагнер, Кондрашин.