Опять бытовая, точная деталь — и всё? Да нет же! Нам трудно сегодня представить себе, что это значило для людей, особенно для таких людей, в те времена (и что тогдашний читатель воспринимал как само собой разумеющееся). Такие подарки, в те времена, в провинциальной, может быть, учительской семье (а отец еще и сочинитель — Белкин, не нашедший своего «издателя») — это целый нравственный ритуал. Это завещание и присяга на память о предках, на верность простым, надежным и, казалось, вечным добродетелям. Можно вообразить себе, какие слова были сказаны (или промолчаны), когда происходил этот ритуал, с какими чувствами он готовился, ожидался, был исполнен.
Заклад таких часов, для таких целей (сначала «проба», потом убийство) — знаменателен.
Кстати, грешный и простодушный раскольник Миколка, почти земляк нашего Раскольникова, тоже свой крест серебряный на постоялом дворе заложил.
А другой Миколка, из сна?
«— Секи до смерти! — кричит Миколка, — на то пошло. Засеку!
– Да что, на тебе креста, что ли, нет, леший! — кричит один старик из толпы».
А он ее уже оглоблей бьет и ломом, наконец, забивает…
«— Ну и впрямь, знать, креста на тебе нет! — кричат из толпы уже многие голоса…»
Часы Раскольникова — не просто механизм, отсчитывающий минуты (циферблат, стрелки), это — знак воли на добрые дела, на доброе живое время. Часы такие — это своего рода талисман семейный, это — как крест фамильный.
Вот какие часы заложил Раскольников, перед тем как взять топор, для того чтобы взять его. Вот без каких часов он остался. Вот какие нити кровные, корни какие он рвет.
Недаром Раскольников говорит Разумихину: «Я трепетал давеча, что мать спросит взглянуть на них, когда про Дунечкины часы заговорили. Единственная вещь, что после отца уцелела. Она больная сделается, если они пропадут!»
И вот еще одна деталь: «На оборотной дощечке их был изображен глобус».
Для современного человека это сухая мертвая аллегория, но опять-таки в те времена, в таких семействах, у таких людей — о, эта «аллегория» была напоена трепещущим живым смыслом. Глобус на часах, на часах, подаренных отцом, — это знак духовно-нравственной ориентации во времени и в мире, в «глобусе».
Такие часы можно сравнить с теми особыми средневековыми зеркалами, в глубине которых мерцало звездное небо или изображение Земли-глобуса или проступали другие знаки времени в вечности; иначе говоря, обозначались духовно-нравственные координаты, в которых существовал, которыми определялся тогда человек. Он смотрел на себя в зеркало — смотрелся, — и что видел? Себя — в бесконечном мире. Свое достоинство или свою недостойность. Зеркало это и было мировоззренческим, духовно-нравственным зеркалом, зеркалом совести. Было пророческим и вызывало на исповедь… Быт еще оставался прочно, насквозь бытийственным: быт-бытие.