Девушку заперли в подвальном помещении, смежном с комнатами, где старец проводил дни и годы в своих магических изысканиях. Выпив вина, поднесенного придворным магом якобы в награду за верную службу, воины-похитители умерли, едва опустели их кубки.
В то подвальное помещение, обставленное всем необходимым и самым лучшим, даже случайно не мог проникнуть никто — кроме самого шаха и его мага. В назначенную старцем ночь туда вошел Джумаль, чтобы совершить таинственный обряд, которого он ждал и боялся.
Невольница, лежавшая на низком широком ложе (чем только и занималась вот уже несколько дней подряд), вскочила, завидев повелителя, и согнулась в почтительном поклоне. Она поразилась, испугалась, но — сразу все поняла. Да-да, ей повезло, случилось то, о чем мечтала каждая девочка из бедной семьи — она приглянулась шаху, и он сделает ее своей наложницей. Значит, она будет сыта, богато одета, ей уже никогда не придется работать. Шах присел на крошечный диванчик и оттуда принялся молча разглядывать стоящую рядом с их брачным ложем избранницу Йорхи — не ослепительно красивую лицом, но безукоризненную телом.
Открылась дверь — на пороге возник старец с подносом в руках; на подносе покоились серебряный кувшин с длинным изящно изогнутым носиком и серебряная же широкая чаша. Приблизившись к девушке, он осторожно перелил темно-красную густую жидкость из кувшинчика в чашу и приказал ей:
— Выпей.
Та вопросительно взглянула на шаха.
— Пей,— велел Джумаль.
Юная туранка взяла чашу, поднесла к губам.
Опустевший сосуд выпал из ослабевших рук, полетел на ворс ковра. Девушка опустилась на край ложа, а потом, не в силах одолеть охватившую ее слабость, дала не подчиняющемуся телу рухнуть на простыни тончайшего немедийского шелка. А старец Йорхи уже вычерчивал углем на стенах комнаты причудливые пентаграммы. Огонь при этом сам собой стал угасать. Комната погрузилась в полумрак. Йорхи повернулся к шаху.
— Мой повелитель, возьми эту черную повязку и завяжи себе глаза. Лучше тебе ничего не видеть. Возьми эти затычки, вставь в уши. Лучше тебе ничего не слышать. Иди к ней. Делай свое мужское дело. Я же займусь своим.
Шах, повелитель одной из могущественных провинций огромной страны, как ребенок отца слушался сейчас своего придворного. Он подошел к впавшей в забытье наложнице, раздел ее, разделся сам. Заткнул, как велел Йорхи, уши затычками из мягкой ткани. Прежде чем завязать глаза, огляделся. Скрестив ноги, старец сидел на ковре, огромный фолиант лежал перед ним; над желтыми страницами колыхалось марево. Черный, как безлунная ночь, переплет терял форму, пытался, казалось, растечься по ковру. Шаху померещилось даже, что письмена, покрывавшие страницы, оборачиваются червями и пауками, расползаются, разбегаются кто куда. Шах поспешил покрыть глаза непроницаемой повязкой.