Вскоре после этого случая на р. Саво разразилась англо-бурская война. Патерсон поступил подпоручиком в британскую кавалерию, проделал всю затяжную войну и вышел в отставку с чином подполковника. После этого он жил в Индии, объездил полсвета, пережил несколько бурных эпизодов, о которых по сей день ходят по лондонским клубам легенды, создавая Патерсону друзей и врагов, — жил жизнью, которая в передаче звучала бы, как роман, и притом не из нашего прозаического столетия. «Букканер» — называет его бывший его приятель генерал Алленби: так звали двести лет тому назад и больше тех удальцов, что сломили власть Испании на островах Карибского моря и помогли — может быть, против собственной воли — превращению Атлантического океана в английское озеро. А в конце этой красочной карьеры стал он предводителем Zion Mule Corps в Галлиполи, потом командиром одного из еврейских батальонов в Палестине, и не услышал за то пока спасибо ни от евреев, ни от христиан. Но он говорит, что не жалеет.
Я разыскал его в той санатории для выздоравливающих. Высокий, тонкий, стройный человек с умными и веселыми глазами: воплощение того, что англичане полуворчливо, полувосхищенно называют "ирландским charm-ом", но без единой капли другого отличительного признака ирландской психологии: уныния, рефлексии, болезненной охоты углубляться в самого себя — всего, что мешает ирландцам жить по-настоящему, не в меньшей мере мешает, чем русским. У Патерсона этой самоотравы нет. Зато есть у него изумительное знание Ветхого Завета. Гидеон и Самсон для него — живые образы, приятели, чуть ли не члены его же кавалерийского клуба на Пиккадилли. К счастью для нас, они до сих пор заслоняют в его глазах подлинное нынешнее еврейское обличье… — Что слышно в Галлиполи? — Провал. — А наши еврейские солдаты?
— Великолепны. Первый сорт.
— Трумпельдор?
— Храбрейший человек, какого я в жизни видел. Он теперь командир нашего отряда.
(По письмам из Галлиполи я знаю, что далеко не гладко и не легко наладились у него отношения с нашими солдатами и со святым упрямцем Трумпельдором; но ирландский темперамент не замечает мелочей. "Великолепные солдаты!")
— А что слышно здесь? — спрашивает он.
— Лорд Китченер не хочет — ни кампании в Палестине, ни еврейского корпуса. — Жизнь сильнее лорда Китченера. — А вы мне поможете? — Едем.
И он везет меня в Вестминстер. В огромном вестибюле между флигелями обеих палат он пишет что-то на зеленой карточке и отдает служителю. Через пять минут со стороны палаты общин появляется человек невысокого роста, в хаки, с красной фуражкой генерального штаба на голове. Говорит он спокойно, коротко, несколько сухо; впечатление очень толкового человека: говорит только о том, что знает, и всегда знает, чего хочет, — а хочет он, может быть, и таких вещей, для которых наступит время только через много, много лет. Пока англичане, у которых великая слабость к долговязым типам, и сегодня еще говорят о нем: "до премьера ему не хватает только нескольких дюймов". Правда, он ростом еще ниже Ллойд Джорджа; но я не поручусь, что эта помеха окажется действительной до конца. В конце концов, через несколько дюймов не так трудно перешагнуть. Тогда он был простым «эм-пи», то есть членом палаты общин; теперь он министр колоний британской империи.