Взгляд Стрельцова стал недовольным, укоризненным. Но лишь на минуту. Помнил Александр Николаевич о выгоде своей, потому злить друга не хотел, а уж тем более отношения с ним портить. Посему обиду во взгляде ресницами прикрыл, вздохнул покаянно да, смущенно улыбнувшись, поведал не таясь:
— Дачку моя присмотрела. Не большая, да кусается. Не потянуть. И не хватает-то всего десять штук.
— Ага, — хохотнул Вадим. — Сколько гектар земли вокруг `небольшой дачки'?
— Хм.
— Ясно. Можно легко заблудиться. Что и ценно для тебя. Достала супруга?
— Тебе, как на исповеди — зверь баба. Покоя от нее ни днем, ни ночью нет.
— Сам виноват, не воспитываешь, капризам потакаешь.
— Я ж не ты. У меня она одна, Богом даденная…
— Спьяну взятая.
— Ну, чего спьяну-то? — натурально оскорбился Стрельцов.
— Ладно, ладно, дам я тебе гринов на дачку. Успокоишь благоверную.
— Все-таки славный ты человек, Грек, понятливый. Молитва за тебя легкая…
— Ты за Ирку службу отслужи.
Толстяк хлопнул белесыми ресницами — эк хитрец, как поймал-то его!
— Не положено Вадим, сам знаешь. Самоубийца.
— Так и служителю Божьему дачки да тачки иноземные не положены.
— Ох, в грех вводишь.
— Отмолишь. Ты у нас мастак по этой части.
— Сколько ж можно отмаливать?
— На что намекаешь?
— Прямо говорю, — мужчина отодвинул вазу и уставился на Грекова, с долей сочувствия и одновременно осуждения. — Не ладно, Вадим, к бабам-то так. Хватит уж жениться. По всему видать, вдовцом тебе на роду жить написано. Осядь, не пацан уже.
— На что намекаешь? На то, что я ее в петлю толкнул? — взгляд Вадима стал жестким, холодным, предостерегающим. Александр отвел глаза, заскучал, выдал нехотя:
— Господь ведает, не мне судить. Сам видишь, грешен.
— Вот и не лезь. А службу отслужи. Деньги завтра из банка заберешь. Подойдешь к Константинову. Я распоряжусь.
Толстяк повеселел:
— Отслужу… Ох, на какой же грех толкаешь. Все по мягкосердечию моему, по любви к тебе, другу единственному. Еще по маленькой за покойницу? Чтоб, значит, мир праху ее, а душе царствие небесное…
— Не понимаю я тебя, Вадим.
— А надо?
— Да хотелось бы. Непонимание тревожит.
Они стояли на набережной и смотрели в мутные воды Невы. Такие же хмурые, как тучи на небе.
— Дождь собирается, — заметил Вадим, поднимая воротник.
— Осень, брат, — пожал плечами Егор. — Отвык ты от климата Родины.
— Привыкну, — протянул тот задумчиво, подставляя бронзовое от загара лицо ветру.
— Не привыкнешь. Найдешь очередную дурочку и махнешь обратно.
— А что здесь делать? Экзотика неустроенности меня не прельщает.
— Отстал ты, устроенность, Вадим, уже давно устроенность.