Лишь взглянет он, и самый хмурый лоб
Разгладится; улыбкой озарится
Чело, как солнцем, что встает чуть свет
И гонит ночь. К чему ж мольбы мои?
Уильям почувствовал, что публика настроена благожелательно; по-видимому, стихи приятно удивили и обрадовали зрителей. В конце первого действия миссис Сиддонс запела:
На Троицу мне принесли
Фиалок, лилий, роз
И мне вплели, и мне вплели
Их в золото волос.
При упоминании цвета ее волос в партере послышались смешки, но миссис Сиддонс недрогнувшим чистым голосом допела песню до конца. Однако, когда она уходила со сцены в конце действия, Уильям заметил у нее на глазах слезы. За кулисами миссис Сиддонс бросилась в объятия поджидавшей ее пожилой костюмерши, известной в театре под кличкой Хряпа, и та увела ее в артистическую уборную.
Ко второму действию настроение публики переменилось. На сцене появился Вортигерн, жаждавший поднять дух своих воинов перед сражением с римлянами. Речь его была пространна, а в конце, дабы расшевелить стоявших перед ним ратников, Вортигерн сурово воззвал к самой Смерти:
Разверзнешь ты зияющую пасть,
Костяшками ударишь о костяшки
С ужимкой дикой, грубо хохоча.
Да пресечется дерзкая забава!
[111]Едва прозвучала последняя фраза, как в партере кто-то глумливо хохотнул. Этого оказалось достаточно — смешки посыпались со всех сторон. Кембл решил повторить эту строчку. Теперь смехом зашелся весь зал. Выждав минуты две-три, Кембл возобновил монолог:
Да пресечется дерзкая забава!
Рукою хладной…
Увы, вернуть внимание зрителей было уже невозможно. К изумлению Уильяма, в зале началась форменная истерика, продолжавшаяся несколько минут. Затем послышались глухие удары: это публика швыряет па сцепу фрукты, догадался Уильям.
Им овладело спокойствие, почти безразличие. Он принялся сосредоточенно вглядываться в собственную ладонь, ища какого-нибудь малоприметного разрыва или отклонения в своей линии жизни.
Актеры с трудом доиграли второй акт; время от времени в зале вспыхивал смех, раздавались саркастические выкрики. Миссис Джордан торжественно вышла на сцепу в лучшем своем «классическом» стиле: сначала большой шаг, затем маленький. При этом она загадочно помавала руками перед лицом, будто пыталась сквозь пелену разглядеть вдали некий предмет. Это зрелище побудило одного из зрителей крикнуть: «Да нот же он, тут!» По ее собственному настоянию миссис Джордан была одета в белую муслиновую хламиду, как подобает римской матроне; и вот, не дойдя до середины сцены, актриса зацепилась подолом за куст. Мистер Харкорт, делая вид, будто подбирает опавшие листья, опустился на колени, чтобы высвободить ее подол. Харкорт, признанный на ту пору комик, не мог упустить случая состроить одну из своих знаменитых потешных гримас. На сей раз он выбрал «физиономию участника римской вакхической оргии», как он сам ее называл: вздернул брови и опустил уголки рта, изображая смесь похоти, цинизма и усталости. Он неоднократно убеждался, что эта гримаса неизменно доставляет публике удовольствие.