— Нет, нет, — решительно заявил де Куинси. — Ни в коем случае не говори ничего Мэри.
— Я знаю, что ты имеешь в виду.
— Все равно, выслушай меня. Она сейчас слишком… слишком слаба. — Де Куинси смолк, подыскивая слова. — Как бы это ее не сломило.
— Не разбило бы ей сердце. Ты ведь это хотел сказать? Ерунда.
— Ей-богу, Чарльз, иной раз ты не видишь того, что творится под самым твоим носом.
— Не вижу того, чего нет.
— Но Мэри-то есть, и она живет рядом с тобою. Неужто ты не замечаешь, что она по нему сохнет? Откуда эта хворь? Эта нервозность? Мистер Айрленд смутил ее душу. И не имеет намерений что-либо предпринять, чтобы исправить дело.
Если Чарльза и удивили слова де Куинси, виду он не подал. За последние недели неожиданные вспышки раздражения, неотступная тревога у Мэри заметно усилились. Но Чарльз объяснял это ее крайним нервным напряжением из-за нарастающей дряхлости отца. Да, она всячески защищает Айрленда и даже выказывает ему расположение. Но чтобы питать к нему тайную страсть?
— Выходит, по-твоему, она — Офелия. Чахнет от любви.
— Почему тебе, Чарльз, во всем видятся драматические сюжеты? Мэри ведь не героиня пьесы. Она по-настоящему страдает. — Де Куинси помолчал. — Зато Айрленд выдает фальшивые чувства за чистую монету с тою же легкостью, с какой подделывает стихи.
— Вот почему я не могу изложить ей твою теорию.
— Да, лучше не надо.
* * *
Из «Биллитер-инн» де Куинси направился к себе на Бернерз-стрит. Он снял комнатку неподалеку от опустевшего дома, где жил по приезде в Лондон: он все еще надеялся отыскать Энн на людных улочках этого квартала. Однажды ему почудилось, что она сидит на углу Ньюман-стрит; он бегом бросился туда, но никого не нашел. Какие только картины не рисовались ему в воображении! Вот Энн горюет, одна-одинешенька; вот медленно входит в воды Темзы; вот она, поруганная, вся в синяках и ссадинах… О, если б муза вознеслась, пылая,[114] — и осветила б лондонскую тьму! Не успел он это подумать, как вдруг заметил вдалеке на Бернерз-стрит Уильяма Айрленда: тот входил в писчебумажную лавку. Было уже поздно, однако Айрленд открыл дверь, не постучавшись; де Куинси быстрым шагом прошел мимо магазинчика, искоса заглянув в окно на нижнем этаже. Стоявший за прилавком пожилой продавец вручал Айрленду какой-то сверток Больше де Куинси ничего не успел увидеть и направился дальше, к дому, где он теперь квартировал.
Хотя Том и предупреждал Чарльза о криводушии Айрленда, сам он по-прежнему был с Уильямом на дружеской ноге. По-своему де Куинси даже восхищался Айрлендом, считая его прекрасным актером, для которого весь мир — театр,