Мистер Лэм взглянул на дочь:
— Сегодня без сладкого. Сладкое всегда на завтра.
— Не распаляйте себя, мистер Лэм. — Миссис Лэм бросила на дочь взгляд, в котором сквозила неприязнь. — Сядь, Мэри. Не сомневаюсь, Чарльз с удовольствием сам напишет мистеру Айрленду.
— Не надо говорить за Чарльза.
— Тиззи! Принеси кипятку.
— Ты слышала, мама, что я сказала?
— Я всегда тебя слышу. Мэри. Хотя порой мне этого и не хочется.
— Разумеется, я ему напишу, — вмешался Чарльз, встревоженный громогласной решительностью сестры. — Выражу наше общее беспокойство.
Вернулась Тиззи с чайником в руках; Мэри опустилась на стул.
— И еще нужно твердо сказать, что мы свято верим в подлинность рукописей.
— Нужно?
— Это крайне важно.
Миссис Лэм метнула взгляд на сына.
— Ничего плохого в том нет, Чарльз. И сестра твоя будет довольна. — При этих словах Мэри принялась полировать концом своей шали нож для масла. — Ты уверена, Мэри, что это благовоспитанный поступок?
— Я читаю Боэция,[118] мама. «Об утешении, доставляемом философией».
— Какое это имеет отношение к нашему разговору?
— Благовоспитанность — не более чем игра. А жить надо в мире вечном.
— Там и пребудем, если будет на то Господня воля. Но пока что мы живем здесь.
Решив, что буря улеглась, Чарльз снова взял газету и сразу наткнулся на сообщение о недавнем убийстве на постоялом дворе «Уайт-Харт-инн». Жертвой оказалась пожилая прачка; ее бездыханное тело нашли засунутым вверх ногами в пивную бочку. Убийцу не поймали. Чарльз начал читать заметку вслух, но Мэри его остановила.
— Мне невыносимо слушать про эти зверства, — сказала она. — Куда в Лондоне ни пойдешь, повсюду видишь варварство и жестокость.
— Города — это обиталища смерти, Мэри. — Своенравный бесенок в душе Чарльза не унимался: дергал его за язык, чтобы поддразнить сестру. — Я недавно прочел, что первые города строились на месте погостов.
— Стало быть, мы ходячие мертвецы. Слышал, папа?
Мистер Лэм издал трубный звук и засмеялся.