— Надеюсь, ты хотя бы сообщишь нам, где находится ее дом, — ядовито заметила она.
— Известно, что во время гражданских войн[80] дом заняли солдаты Кромвеля. Но об этих бумагах опять никаких сведений нет.
— Ты полагаешь, служивые прибрали их к рукам? Или поджигали ими порох в своих короткоствольных ружьях?
— Нет, не совсем так Среди членов парламента были антиквары. Один из них мог прослышать о том, что в старом доме Шекспира расквартирован полк, а дальше все проще простого. Словечко офицеру, и вот уже…
— …дверь в дом для него открыта. Кого волновала судьба листков, исписанных каким-то бумагомаракой? Возможно, одним из нечестивых папистов?
— Точно, отец. Бумаги, однако, сохранились. Но клад этот — в частных руках, и владельцы отнюдь не намерены предлагать его всему человечеству. Он передается из поколения в поколение. А потом муж моей благодетельницы нападает на его след.
— Более удачного приобретения невозможно себе представить. Хотел бы я знать, за сколько?..
Сэмюэл Айрленд подошел к небольшому окну, выходящему на Холборн-пассидж, и молча уставился на булыжную мостовую.
Роза Понтинг, уютно расположившаяся в кресле с шитьем в руках, не отрывая глаз от рукоделия, проронила.
— Сэмми, ты сам говорил мне, что бумаги только вырастут в цене. Везет же некоторым.
* * *
Не прошло и недели, как Эдмонд Малоун возвратил стихотворение Шекспира, заявив, что сомневаться в подлинности находки нет никаких оснований. При этом он подчеркнул, что хотел бы вручить драгоценный лист именно Уильяму, а не Сэмюэлу Айрленду.
— Поздравляю, сэр, ваше редкостное усердие увенчалось успехом. Мы все вам очень признательны.
— А как вам стихотворение?
— В нем выразился возвышенный гений Барда. Что греха таить, Шекспир порою смешивает высокое и низкое. Многие считают, что трагедия у него чересчур часто переплетается с фарсом. К разверстой могиле он приводит шутов, короли у него якшаются с фиглярами.
— А что, между ними большая разница?
Малоун пропустил вопрос мимо ушей.
— Но здесь перед нами образец истинной чистоты и целомудрия.
Уильям не скрывал своего счастья. Он сжал руку Малоуна и, пробормотав:
— Хочу представить на ваш суд еще кое-что, — помчался наверх. Вернулся он с коротенькой любовной запиской и локоном.
— Потрогайте волосы, мистер Малоун, — предложил он.
Но тот отказался и, словно обороняясь, воздел вверх руки. Затем быстро пробежал глазами записку и сразу понял, что за послание перед ним.
— Слишком уж она интимна. Прямо-таки ощущаю исходящее от нее тепло.
— Такое чувство, будто мы соприкасаемся с тем, кто ее писал.