— Наверно, вы поскользнулись на мокрой ступеньке, — тихо проговорил Уильям. — Они очень ненадежны.
— Простите меня.
— Не за что вам просить прощения. Это могло случиться с кем угодно. И со мной тоже.
— Нет. Я сама виновата. Надо было остановиться.
Уильям не понимал, о чем она толкует.
— Тонкое полотно в момент сохнет, — сказала торговка, пытаясь утешить Мэри. — Хлопчатка — дело иное, ее поди высуши.
Видя, что Мэри дрожит, старуха сняла с себя шаль и набросила ей на плечи:
— Ты в реке не так уж и долго была, чтоб насквозь-то промокнуть. Не то что утопленники.
Усевшись против Уильяма на деревянный ящик, она принялась рассказывать ему о самоубийцах, прыгавших с моста близ Блэкфрайарза; в штормовую погоду течение речки Флит, что взята в трубу на другом берегу Темзы, прибивает тела несчастных к причалам у Парижской лестницы.
— Самое страшное у них, сэр, это глаза.
— В воде они открываются, — вставила Мэри. — А тело разбухает, как губка.
— Известное дело, мисс.
Уильям повесил сюртук у жаровни, сушиться, и, оставшись в мокрой рубашке, сильно дрожал.
— Как только они на такое решаются?
— От беспросветной нужды, — ответила торговка.
— Вы, Уильям, наверно, считаете их сумасшедшими, — сказала Мэри. — Но общепринятые мерки к ним неприменимы.
— Да они обычные люди, ей-богу. — Торговка наклонилась и пощупала подол платья Мэри. — Просто им выпала такая доля злосчастная. И то сказать, кого она в нашем грешном мире минует? Не просыхает, мисс, жару маловато. Езжайте-ка вы назад подобру-поздорову. Гарри Сандерсон вас переправит.
Мэри встала и протянула ей шаль.
— Вы же видите, со мной все хорошо. Никаких признаков лихорадки.
— Про лихорадку и не поминайте, мисс. Скольких уж она тут скосила.
— Поедем на лодке, Уильям?
Они вышли на берег, и торговка кликнула Гарри.
Когда лодка пристала у Брайдуэлл-уорф, Мэри заговорила быстро и взволнованно:
— Не доводилось ли вам читать романы Фанни Бёрни,[94] Уильям? Навряд ли. Для вас это, пожалуй, вульгарная писанина. И вдобавок чисто женская. Я вообще удивляюсь, как это вы нас, женщин, еще терпите.
— Стыдно признаться, но я не читал ее сочинений, — сказал Уильям, удивляясь про себя, с чего Мэри вдруг завела речь на эту тему. — Все расхваливают «Сесилию».
— Нет-нет. Прочтите лучше «Эвелину». Героиню никто не понимает. Не видит, что она за человек. Разве могла такая девушка смириться с тем, что творится вокруг?
— Обязательно поищу эту книгу, — растерянно пробормотал Уильям.
— Не надо, я дам вам свою! Чарльз называет ее белибердой, но велика ли важность, что он там говорит? — Она посмотрела вдаль, в сторону Ламбета.